Альберт. Перевод из Туве Янссон

Брауде Людмила — Альберт. Перевод из Туве Янссон

Рубрика: Перевод

Художник: Шмельков Леонид

Альберт на год старше меня, если не считать шести дней. Через шесть дней мы станем ровесниками.

Он сидел у залива, где пришвартованы лодки, и насаживал на длинную удочку уклеек для своего папы.

– Ты сначала убей их, – сказала я. – Ужасно всаживать в них крюк, пока они живы!

Альберт слегка приподнял одно плечо, и я уже знала, что это означает своего рода и извинение, и объяснение, мол, рыбе больше нравится, если наживка шевелится.

На Альберте был блёклый-преблёклый свитер и чёрная фуражка с козырьком, оттопыривавшая ему уши.

– А тебе понравилось бы, если бы тебе воткнули крючок в спину? – спросила я. – Ты висел бы на нём, и орал, и пытался бы высвободиться в ожидании, что тебя вот-вот съедят!

– Они не кричат. И так всегда все делают.

– Ты – жестокий! – закричала я. – Ты делаешь ужасные вещи! Не желаю больше говорить с тобой!

Он чуточку грустно взглянул на меня из-под козырька и произнес:
– Ну, ну!

И продолжал насаживать на удочку уклеек. Я ушла. У сарая с сетями я обернулась и закричала:
– Мне столько же лет, сколько тебе, мнестолькожелетсколькотебе!

– Наверное, столько же, – ответил Альберт.

Я ушла и принялась приколачивать гвозди к плоту, но весело мне не было. Три гвоздя искривились, и вытащить их я не смогла.

Тогда я снова спустилась вниз на берег и сказала:
– Рыбы страдают так же, как и люди!

– Не думаю, – ответил Альберт. – Они более низшие существа.

Я сказала:
– Этого никто не знает! Подумать только, а что, если деревья страдают тоже. Их спиливают, и они кричат, хотя ничего не слышно. Цветы кричат, когда их срывают, хотя кричат совсем немножко!

– Разве? – произнёс Альберт.

Он произнёс это дружелюбно, но всё-таки чуточку покровительственно, и это меня снова рассердило.

День выдался скверный! Он был чуть туманный и жаркий, так что одежда прилипала к телу. Я влезла на крышу, чтобы немножко развеселиться, и сидела там очень долго. Я видела, как Альберт вместе с Каллебисином вышли в море с перемётом. На горизонте залегла гряда туч: такая грязная с виду, она тянулась от самого конца островка Туннхольмен до Бисабалля, а море казалось совершенно блестящим.

Потом Альберт с Каллебисином вернулись и вытянули на берег лодку.

Через некоторое время я услыхала, как Альберт стучит молотком на плоту. Я спустилась по лесенке вниз, подошла к нему и стала смотреть. «Ты хорошо приколачиваешь гвозди», – сказала я ему. Тогда он стал ещё сильнее стучать молотком так, что вколачивал гвоздь с пяти ударов. Я почувствовала себя гораздо лучше. Усевшись в траву, я смотрела на Альберта и считала вслух удары молотка. Один гвоздь вошёл в доски плота после четвёртого удара. Тогда мы оба засмеялись.

– Сейчас же спустим его на воду, – сказала я. – Сию минуту. Сделаем настил, и спустим плот на воду.

Мы принесли две доски, положили поперёк крепёжный лес и втащили на него плот. Он был тяжёлый, и трещал, и гнулся, но мы всё-таки спустили плот с берега.

А потом оставалось лишь поплыть. Плот погрузился в воду и скользнул в залив. Он хорошо держался на воде. Альберт сходил за вёслами, и мы пошли вброд, а потом подтолкнули плот для скорости и быстро забрались на него. Плот слегка залило водой, но совсем немного. Мы посмотрели друг на друга и снова рассмеялись.

Гребли мы медленно, но все-таки гребли. Плыли там, где глубоко, но это было неважно, так как мы уже почти научились плавать. Мало-помалу мы вышли в пролив у Хэльстена.

– Поплывем к Песчаной шхере, – предложила я.

– Уж и не знаю, – ответил Альберт. – Наползает туман.

Но я продолжала грести, и мы очень медленно подплыли к Песчаной шхере. Отталкиваясь шестом, мы прошли вдоль берега и обогнули мыс.

Море было всё таким же блестящим, а гряда туч поднялась и протянулась аж до самой Яичной шхеры. Показав на тучи, Альберт повторил, что наползает туман.

Тогда мы отправились было домой.

– Неужели ты боишься лёгкого тумана? – спросила я.

Мы проплыли совсем немного, а потом повернули назад.

– Я точно не знаю, – ответил Альберт.

Но я закричала:
– Ты – трус!

И тогда он стал грести снова, и плот продолжил свой путь в открытое море. Мы словно путешествовали по чёрному зеркалу. Словно стояли на поверхности моря. Всем телом ощущалась мёртвая зыбь, и ты будто колыхался вместе с нею. Мёртвая зыбь шла с юго-запада и двигалась дальше к Яичной шхере.

А вот и туман!

– Теперь уж мы повернём назад! – строго сказал Альберт.

На миг стало холодно, и вот уже нас плотно обволокло туманом, отгородившим плот со всех сторон от мира. Сверкающая мёртвая зыбь выкатилась из тумана и заползла под бревна, словно какое-то разбухшее существо, и снова выкатилась в туман по другую сторону плота.

Я мерзла и ждала, когда Альберт скажет: «Ну что я говорил?» или «Говорил я тебе?..» Но он молчал и только озабоченно работал вёслами. Он то и дело поворачивал то туда, то сюда голову, прислушивался, смотрел на мёртвую зыбь и держался подальше от неё. Через некоторое время в мёртвой зыби появились встречные волны, они надвигались одновременно со всех сторон. Альберт перестал грести и сказал:
– Лучше подождать, пока прояснится.

Я немножко испугалась и промолчала.

– Если бы Роза замычала, мы бы знали, в какую сторону плыть, – сказал Альберт.

Мы стали прислушиваться в тумане, но Роза не мычала. Было тихо и пустынно, словно настал конец света, и жутко холодно.

—Что-то плывет, – сказал Альберт.

Плыло что-то серо-белое и растрепанное, оно двигалось чрезвычайно медленно, кругами, и приближалось к нам вместе с мёртвой зыбью.

– Это серебристая чайка! – сказал Альберт. Он подхватил птицу веслом и поднял её на плот.

На плоту птица казалась очень большой, она продолжала ползти кругами.

– Она хворая, – сказала я, – ей больно!

Альберт взял её в руки и посмотрел, но тут она начала кричать и бить одним крылом.

—– Отпусти её, – заорала я.

Всё выглядело страшно – и этот туман, и чёрная вода, и птица, метавшаяся и непрерывно кричавшая… и я.

– Дай мне её, я обниму её, мы должны её вылечить!

Я уселась на плоту, Альберт положил птицу мне на руки и сказал:
– Её не вылечить. Мы убьем её.

– Тебе бы только убивать да убивать, – ответила я. – Смотри, как она прижимается ко мне, она одинокая и несчастная.

Но Альберт сказал:
– У неё червь! – И, подняв одно крыло, показал, как тот ползает.

Я закричала и отбросила от себя птицу. Потом я начала плакать и, продолжая сидеть в переливающейся чрез край плота воде, глядела, как Альберт очень осторожно взял и осмотрел крыло.

– Тут уже ничего не поделаешь! – объяснил он. – Крыло сгнило. Птицу нужно только убить!

– Пусть она улетает, – прошептала я. – Может, она всё-таки выздоровеет!

– А что она прежде выстрадает? – возразил Альберт.

И, вытащив свой финский нож, он взял птицу за голову и прижал её к плоту. Я, перестав плакать, смотрела, я не могла отвести глаз. Альберт передвинулся и оказался между серебристой чайкой и мной. Затем, перерезав ей горло, дал голове соскользнуть в воду. Когда он обернулся, лицо его было совершенно белым.

– Тут кровь, – прошептал он и весь затрясся. А потом смыл её.

– Не обращай внимания, – успокоила его я. – Видишь ли, лучше так, чтобы она больше не мучилась.

Он был такой добрый, что я снова заплакала, и на этот раз плакать было чудесно. Всё миновало, и всё было хорошо.

Альберт всегда всё устрот. Что бы ни случилось и как ты себя ни поведёшь, Альберт всё устроит и уладит.

Он стоял и смотрел на меня грустным, непонимающим взглядом.

– Хватит злиться, – сказал он. – Видишь, туман рассеивается, и ветер меняется.