Черно-белая сказка про разноцветные кроссовки и осколок прозрачного стеклышка

Ая Эн — Черно-белая сказка про разноцветные кроссовки и осколок прозрачного стеклышка

То, что я вам сейчас расскажу, – чистая правда. Я отлично помню эту историю, и хорошо знаю всех ее участников. Сегодня со мной все в порядке, а от того, о ком я хочу вам рассказать, осталась только одна черно-белая фотография. Мамы с папой у него никогда не было. И дома не было. Всех его братьев и сестер просто отправили на свалку. Сам он выжил только потому, что его не заметили, а появился на свет совершенно случайно. Он был просто осколком, на который не принято, да и незачем обращать внимания. Вот как это было.

Дело было поздней весной 1979 года. Вас тогда и на свете ещё не было. По моей пыльной курортной тропинке шли заморские синие кроссовки и о чём-то между собой спорили. Из кроссовок торчали ноги. А рядом болтался пакет с бутылкой молока. Спорили себе эти кроссовки с ногами, спорили, и споткнулись о камень, загоравший прямо посередине тропинки. Пакет выпал, бутылка разбилась, осколки разлетелись, молоко вытекло.

Хозяин молока и кроссовок оказался человеком на редкость аккуратным, воспитанным и невнимательным.

– Вот зараза! – интеллигентно произнес он, бережно собрал осколки в пакет, и вежливо ругаясь про себя, отправился выбрасывать все это хозяйство в мусор. А один осколок он не заметил, и тот остался лежать около камня – кусочек стенки, кусочек донышка, а в углублении – маленькая лужица молока.

Через некоторое время по этой же тропинке бежали, подпрыгивая, потрепанные красные кроссовки размером поменьше. Из них торчали ноги поменьше, над ногами располагались всякие там шортики с курточками, а сверху все это дело весело заканчивалось кепкой с веснушками. Прыгали себе эти кроссовки, прыгали, и вдруг споткнулись о камень, продолжавший загорать на прежнем месте. Да так неудачно эти красные кроссовки споткнулись, что все, что находилось между ними и кепкой, растянулось во всю длину вдоль тропинки и поранило руку об осколок бутылки, подвернувшийся рядом. Хозяин веснушек тоже оказался вполне аккуратным и невнимательным. (Воспитанным он был, но не до конца – поэтому его всё ещё продолжали воспитывать все, кому не лень.)

– У-у, зараза! – насупился он, вытер кровь о штанишки, бережно швырнул стёклышко в карман и понёс его в мусор. А пока он его нёс, так заигрался, что, дойдя до мусора, совершенно про своё намерение позабыл.

Мама хозяина красных кроссовок с веснушками ближе к вечеру выволокла из всех подвернувшихся под руку кармашков всё лишнее и хотела было уже выбросить осколок в мусор, но передумала и положила его на подоконник.

– Вот, полюбуйся, что твой сын таскает в карманах! – сказала мама серым кроссовкам, которые вскоре вошли в комнату. Из этих кроссовок – типичнейшая ситуация! – торчали очередные ноги. Эти ноги были большие и волосатые, а рядом с ними болтался фотоаппарат с чёрно-белой пленкой. Неизвестно, насколько аккуратным и насколько воспитанным был хозяин кроссовок с фотоаппаратом, но внимательным он был очень, очень, и даже ещё немножко больше. Он послушался маму и принялся любоваться осколком молочной бутылки, лежащей на подоконнике – кусочком стенки, кусочком донышка и высохшей лужицей, на которую падал последний вечерний лучик.

А потом хозяин серых кроссовок открыл свой фотоаппарат и сделал удивительную черно-белую фотографию прозрачного стеклышка.

А потом он подарил её хозяйке белых кроссовок с косичками и с веснушками. Белые кроссовки влезли на стул и повесили фотографию на стенку, а их хозяйка каждое утро, лукаво сощурив веснушки, говорила: «Привет!» кусочку стенки, кусочку донышка, высохшей лужице и едва заметному лучику.

А потом белые кроссовки завязывали свои шнурки и бежали гулять по тропинке, на которой любил загорать серый камень.

Я хорошо помню эти белые кроссовки с косичками. Они были единственными, которые здоровались со мной, когда проходили по моей тропинке. Я тогда была камнем. Не так, чтобы слишком уж большим. Я была серым, аккуратным, воспитанным и очень наблюдательным камнем.