Беатриса Поттер: Сказка про Питера Кролика; Глостерский портной

Бернштейн Инна — Беатриса Поттер: Сказка про Питера Кролика; Глостерский портной

Рубрика: Перевод

Сказка про Питера Кролика

Жили– были когда–то четыре маленьких крольчонка, и звали их:
Флопси, Мопси, Белохвостик и Питер.

Они жили с мамой на песчаном склоне в корнях большой старой ели.

– Сегодня, – сказала им как–то утром миссис Кролик, – вы можете идти играть в поле или на проселочную дорогу, но только не залезайте в огород к мистеру Мак–Грегору – c вашим папенькой там случилась неприятность: он попал к миссис Мак–Грегор в пирог.

Ну, ступайте да смотрите, не шалите. Меня дома не будет.

Старая миссис Кролик взяла корзинку и зонтик и отправилась через лес в пекарню. Она купила у пекаря буханку черного хлеба и пять булочек с изюмом.

Флопси, Мопси и Белохвостик были хорошие крольчата, они пошли по проселочной дороге собирать ежевику.

А вот Питер был очень непослушный, он побежал прямо к огороду мистера Мак–Грегора и протиснулся под воротами внутрь! Сначала он поел немного салата и немного фасоли; а потом еще немного редисок.

Ему стало слегка не по себе, и он пошел искать, где бы раздобыть немного петрушки.

Он обогнул раму парника, где зрели огурцы, и наткнулся прямо на мистера Мак–Грегора!

Мистер Мак–Грегор стоял на четвереньках и сажал капустную рассаду, но увидев Питера, вскочил на ноги и бросился за ним вдогонку, размахивая граблями и крича: “Держи вора!”

Питер ужасно перепугался; он стал метаться по всему огороду, так как забыл, где находятся ворота.

Один башмачок он потерял на капустной грядке, а второй – в картошке.

Оставшись без башмачков, он побежал на четырех ногах, и это придало ему скорости, так что я думаю, он бы сумел вырваться на волю, но, к несчастью, пробегая мимо крыжовенного куста, накрытого сеткой, зацепился за сетку пуговицами на своей курточке. Курточка была совершенно новая, голубая с медными пуговичками.

Питер решил, что погиб, и заплакал крупными слезами. Но его плач услыхали дружелюбные воробьи, они прилетели к нему в большом волнении и стали уговаривать его не сдаваться.

Подошел мистер Мак–Грегор с решетом, которым он хотел накрыть крольчонка; но Питер успел в последнюю минуту вывернуться и оставил на кусте свою курточку.

Он заскочил в сарай и прыгнул в лейку. В ней можно было отлично спрятаться, да вот что плохо: она была полна водой.

Мистер Мак–Грегор был твердо уверен, что Питер где–то в сарае, может быть, прячется под цветочным горшком. Он стал переворачивать горшки один за другим и заглядывать под них.

Тут вдруг Питер чихнул: аапччхи! И мистер Мак–Грегор немедленно бросился к нему.

Он хотел было придавить Питера башмаком, но Питер выскочил в окно, опрокинув три горшка с рассадой. Для мистера Мак–Грегора окно было узко, да он и утомился, гоняясь за Питером. Поэтому он снова принялся за работу.

Питер сел отдохнуть. Он запыхался и дрожал от страха; и при этом он совершенно не представлял себе, в какую сторону бежать. К тому же он весь промок, пока сидел в лейке с водой.

Немного переведя дух, Питер стал понемногу похаживать вокруг, скок– перескок, не слишком торопясь и поглядывая во все стороны.

Он отыскал калитку в стене; но она была заперта, а щель снизу была узка, не протиснуться такому жирному крольчонку.

Через эту щель все время сновала туда–сюда старая мышь, она носила бобы и горошины в лес своим детям. Питер спросил ее, как пройти к воротам, но она держала во рту такую большую горошину, что не могла ничего ответить. Она лишь покачала головой. Питер заплакал.

Он попробовал было итти по прямой через огород, но только еще больше запутался. Он вышел к маленькому бассейну, из которого мистер Мак–Грегор черпал воду в свои лейки. Белая кошка следила за золотыми рыбками в воде, она сидела неподвижно, как игрушечная, только кончик хвоста у нее чуть подрагивал, будто живой. К ней Питер решил лучше не обращаться, он знал о кошках от своего двоюродного братца, маленького Бенджамина Кроша.

Питер побрел обратно к сараю, но вдруг услышал скрежет мотыги – скреч–скрич, скрич–скреч – и со страху нырнул в кусты. Однако ничего страшного не случилось, и тогда он вылез из кустов и вскарабкался на тачку. Стал озираться вокруг и первое, что увидел, был мистер Мак–Грегор, который окучивал лук. Он работал, стоя спиной к Питеру, а дальше за ним виднелись ворота!

Питер тихонечко слез с тачки и как припустится со всех ног по дорожке позади кустов черной смородины!

Мистер Мак– Грегор заметил его, когда он мелькнул на повороте, но Питеру было уже все равно. Он протиснулся под воротами и наконец–то оказался в безопасности.

А его голубую курточку и башмачки мистер Мак–Грегор повесил на палке в огороде, сделав себе пугало для отстрастки дроздам.

Питер бежал, не останавливаясь и не оглядываясь, до самого своего дома под большой елью.

Он так устал, что, вбежав, шлепнулся на мягкий песчаный пол кроличьей норы и закрыл глаза. Маменька была занята стряпней на кухне; она поинтересовалась, куда делась его одежда? За последние две недели он второй раз возвратился домой без курточки и башмачков.

Вечером, должна с сожалением сказать, Питеру стало худо.

Маменька уложила его в постель, сварила настой из ромашки и дала Питеру выпить:
“Принимать по одной столовой ложке перед сном”!

А Флопси, Мопси и Белохвостик ели на ужин ежевику с молоком и хлебом.

Глостерский портной

“Я разорюсь на зеркало, пожалуй,
И приглашу десятка два портных”
В Шекспир,
“Ричард III”,
Акт I, сцена 2.

Милая Фрида!

Так как ты болеешь и любишь сказки, я сочинила сказочку специально для тебя – она совершенно новая, еще никем не читанная. А самое удивительное – что я слышала ее в Глостершире и что в ней все – чистая правда, по крайней мере, портной, и камзол, и вот это:
“Лап не прикладывать! Без приклада!”

Во времена шпаг, и париков, и кафтанов с пышными фалдами и расшитыми лацканами – когда джентльмены носили плоеные кружева и атласные да парчовые камзолы – жил в Глостере портной.

С утра и до темноты сидел он, скрестив ноги, на столе у окна в своей маленькой мастерской на Уэстгейт–стрит.

И целый Божий день, сколько хватало свету, шил и кроил и сметывал атлас, и жаккакрд, и люстрин – удивительно назывались ткани во времена Глостерского портного. И ужасно дорого стоили.

Он хотя и шил для других платье из шелка, но сам был бедный– пребедный; эдакий старичок, личико – с кулачок, на носу – очки, пальцы– крючки и поношенная одежка.

Кроил он экономно, подгоняя по узору; обрезки и лоскутки оставались у него на столе совсем узенькие.

– Такие остатки ни на что уже не сгодятся, только мышам на жилетки, – говаривал портной.

Однажды морозным утром, незадолго до Рождества, портной уселся шить кафтан мэру Глостера – из темно=вишневого рубчатого шелка, расшитого розами и анютиными глазками, а к нему – кремовый камзол, отделанный шелком и зеленой синелью.

Сел он за работу, отмеряет шелк, то так, то этак поворачивает, кроит, подрезает портняжными ножницам, весь стол завалил вишневыми обрезками. И под нос себе бормочет:
– Совсем узенькие лоскутки, и срезаны по косой. Ни на что уже не годятся, только мышам на капюшончики да на ленточки к чепцам. Все это – мышам! – так приговаривал Глостерский портной.

Когда с неба полетели снежные хлопья и залепили стекла маленького оконца, стало совсем темно, и Глостерский портной кончил работу: весь шелк и атлас уже лежал на столе раскроенный.

Двенадцать кусков на кафтан и четыре – на камзол; и клапаны над карманами, и отвороты обшлагов; и пуговицы – в ряд на своих местах. На подкладку – тонкая желтая тафта. И темно– вишневая шелковая тесьма – обшивать петли на камзоле. Все было готово. Теперь утром только бери иголку и сшивай, все вымерено, все подогнано, всего в самый раз – единственно только недоставало одного моточка темно– вишневой тесьмы.

В сумерках вышел портной из мастерской – он ночевал не там, а у себя дома. Заложил перекладиной оконце, запер дверь на замок. А ключ унес с собой. Ночью ведь в мастерскую никто не заглядывал, кроме серых мышек, а им всюду и без ключей вход свободный.

Потому что в стенах всех старых домов Глостера есть мышиные лестнички и потайные дверцы, и мыши свободно перебегают из дома в дом по длинным узким ходам; они могут весь город обежать, ни разу не высунувшись наружу.

А вот портному пришлось выйти на улицу, и он побрел к себе сквозь снегопад. Жил он неподалеку, на подворье Колледж– корт, что рядом со школьной лужайкой для игр. Дом, где жил портной, был невелик, но по крайней своей бедности он снимал в нем одну лишь кухню.

В ней он и жил бобылем, без семьи, только и было у него домочадцев что кот по имени Симпкин.

Весь день, пока портной был занят работой, Симпкин самостоятельно вел хозяйство; мышей он тоже любил, хотя не в том смысле, чтобы дарить им шелк на платье.

– Мяу! – сказал кот, когда портной отворил даерь. – Мяу?

Портной ответил:
– Симпкин, теперь мы разбогатеем. Но сейчас я слаб, как гнилая нитка. Вот тебе монетка – это наш последний четырехпенсовик. Да возьми с собой, Симпкин, фарфоровый горшочек. И ступай купи на один пенни хлеба, на второй пенни – молока и на третий – колбасы. И вот еще что, Симпкин: на последний пенни купи темно– вишневой шелковой тесьмы. Да смотри не потеряй этот последний пенни, Симпкин, иначе я – человек пропащий и голый, как шпулька, ведь я остался без приклада!

Симпкин опять сказал:”Мяу!” – взял четырехпенсовик и горшочек и ушел в темноту.

А портной сидел совсем без сил – тяжко ему, и неможется, похоже, что он занемог. Сидит он на стуле у очага и разговаривает сам с собой, все больше о чудесном кафтане, который у него в работе:
– Я теперь разбогатею, тут двух выкроек быть не может, ведь мэр Глостера справляет свадьбу на Рождество, и к свадьбе он заказал кафтан и шитый камзол на желтой подкладке, желтой тафты мне хватило в самый раз, в обрезках осталось всего– то ничего, мышам на капюшончики…

Тут портной вздрогнул и замолчал: с буфета на другом конце кухни до него вдруг донесся странный тихонький стук– постук:
– Туп– туп– тик! Тик– тик– туп!

– Что это за звуки? – удивился Глостерский портной и поднялся со стула. Буфет был заставлен посудой – перевернутыми чашками, блюдцами, тарелками с картинкой, мисками и горшочками.

Портной прошаркал через кухню и, надев очки, замер и прислушался.

Из– под чашки, которая стояла донышком кверху, снова тихонько и странно раздалось:
– Туп– туп– тик! Тик– тик– туп!

– Вот чудно– то! – сказал себе Глостерский портной. И с этими словами перевернул чашку донышком вниз.

Под чашкой оказалась маленькая дама– мышка, она выступила вперед и сделала реверанс. А потом соскочила с буфета и мгновенно исчезла за плинтусом у стены.

Портной снова сел к огню и стал греть свои старые руки, бормоча себе под нос:
– Камзол я скроил из кремового атласа, по атласу шелковой нитью вышиты тамбурным швом прекрасные розовые бутоны. Разумно ли я поступил, что доверил Симпкину последний четырехпенсовик? И – двадцать одна темно– вишневая петелька, обшитая шелковой тесьмой …

Внезапно с кухонного буфета снова тихонько раздалось:
– Туп– туп– тик! Тик– тик– туп!

– Поразительно! – воскликнул Глостерский портной и перевернул еще одну чашку, стоявшую вверх донышком.

Там оказалась мышка– господин, он выступил вперед и отвесил поклон!

И тут по всему буфету тихонько затикало то хором, то вперекличку – так тикают жучки =древоточцы в старом, изъеденном оконном ставне:

– Тик– тик– туп! Туп– туп– тик!

Из– под чашек, мисок, кружек и блюдец выходили все новые и новые мышки, соскакивали с буфета и исчезали под плинтусами.

Снова уселся Глостерский портной у огня и забормотал:
– Двадцать одна шелковая петля! И все должно быть готово в субботу к обеду. А сегодня у нас вторник. Правильно ли было выпускать мышей, несомненно принадлежавших Симпкину? Увы, я погиб, ведь я остался без приклада!

Мышки же вышли из норок и слушали все, что бормочет портной. Они поняли, какого фасона задуман чудесный наряд, и шептались между собой про желтую тафту на подкладку и про мышиные капюшончики.

Внезапно их всех как ветром сдуло – они побежали по своим мышиным коридорам из дома в дом, попискивая и переговариваясь на бегу; а в кухне у портного не осталось ни одной – потому что в этот миг возвратился домой Симпкин с горшочком молока.

Он распахнул дверь и– скок в кухню!

– Кххь=мъяаауу! – сердито взвыл он, как завывают коты, когда им что– то сильно не по нраву.

Дело в том, что Симпкин терпеть не мог снег, а сейчас снег набился ему в уши и под ошейник на загривке. Он положил на буфет хлеб и колбасу и принюхался.

– Симпкин! – позвал его портной. – Где мой приклад?

Симпкин поставил на буфет горшочек с молоком и сердито посмотрел на перевернутые чашки. Ведь ему нужна была жирная, гладкая мышка на ужин!

– Симпкин! – повторил портной. – Где мой приклад?

Но Симпкин украдкой запрятал моток тесьмы в заварочный чайник и зафыркал, зашипел на портного. Умей он разговаривать, он спросил бы портного:
– А где моя мышка?

– Увы, я пропал! – вздохнул Глостерский портной и понуро поплелся в кровать.

Всю ночь Симпкин рыскал и шарил по кухне, заглядывал в шкапчики и под плинтусы, и в заварочный чайник, где лежала купленная им тесьма; но нигде не нашел ни одной мышки.

А портной то и дело что– то бормотал во сне, и Симпкин отвечал ему: “Мьяаауу=кххь=щщь!”– и издавал другие жуткие ночные звуки, как это в обычае у котов.

Бедный старый Глостерский портной и вправду захворал, он всю ночь горел в жару и ворочался в своей кровати под балдахином, но все равно сквозь беспокойный сон продолжал горестно твердить:
– Без приклада! Я остался без приклада!

Он пролежал больной весь следующий день, и еще один день, и еще. А как же темно– вишневый кафтан? В мастерской у портного на Уэстгейт– стрит раскроенный шелк и атлас ждал на столе – и двадцать одна прорезь под петли! – да кто же все это сошьет, когда окно заложено на перекладину, а дверь заперта на замок?

Однако для кого – для кого, а для серых мышек это не преграда; они ведь без ключей бегали по всему старому Глостеру.

По улицам пробирался по снегу народ покупать себе Рождественского гуся или индейку и все, что нужно для Рождественского пирога; только Симпкина с бедным старым портным не ждал на Рождество праздничный ужин.

Глостерский портной пролежал больной три дня и три ночи, и вот наступил Сочельник. Час был уже поздний. В небо над крышами и трубами взобралась луна и заглянула сверху на подворье Колледж– корт. Ни огонька в окнах, ни звука в домах, весь город Глостер, засыпанный снегом, спал крепким сном.

А Симпкину подавай мышку, и все. Он стоял у кровати хозяина на задних лапах и мяукал.

Но в старых сказках рассказывается, что в Рождественскую ночь, от Сочельника до Рождественского утра, все животные могут говорить (правда мало кому доводится их услышать, а кто и услышит, едва ли поймет).

Лишь только соборные куранты пробили двенадцать, как тут же раздалось им в ответ как бы эхо – и его услышал Симпкин. Он вышел из портновского дома и побрел по глубокому снегу.

Со всех крыш и из всех чердачных окошек старых деревянных домов города Глостера неслись веселые голоса, они распевали старинные Рождественские песенки, какие я знаю, и еще другие, совсем незнакомые и неожиданные, вроде той, что пели когда– то колокола Дику Виттингтону.

Первыми и всех громче прокричали петухи:
– Вставай, хозяйка, пироги затевай– ка!

– Дили– дили– дили– бом! – со вздохом подхватил Симпкин.

На одном чердаке засветилось оконце – там танцевали, и на бал со всех сторон через улицу спешили кошки.

– Хей– дидл и хей– дикл,

На скрипке кот пиликал.

И все коты и кошки пустились дружно в пляс!

– Кроме меня, – добавил от себя Симпкин.

Скворцы и воробьи из– под крыш зачирикали про Рождественский пирог; на соборном шпиле проснулись и встрепенулись городские галки; и хотя стояла глубокая ночь, запели дрозды и малиновки. Воздух дрожал от веселых бойких распевов.

Но бедного голодного Симпкина только досада разбирала.

Особенно его злил пронзительный свист из– под одного карниза. Я думаю, это были летучие мыши, они всегда пищат очень тоненько, тем более – такой черной морозной ночью, когда они спят и, как Глостерский портной, сквозь сон что– то приговаривают.

То, что они говорили, звучало загадочно, примерно вот так:
“Зззу!” – гудит зеленая муха,

“Жжжу!” отвечает ей пчела.

Кто “Зззу”, кто “Жжжу”, мы все гудим,

Потому что у всех дела.

Понятно, что от такого ззудящего пения Симпкин пустился прочь со всех ног, точно ужжаленный.

Из оконца портяжной мастерской на Уэстгейт– стрит лился свет. Симпкин подкрался, заглянул и увидел, что вся мастерская освещена горящими свечами. Щелкали ножницы, вились нитки; и мышиные высокие голоса громко и весело пели:

“Однажды двадцать пять портных
Вступили в бой с улиткой.
В руках у каждого из них
Была иголка с ниткой!
Но еле ноги унесли,
Спасаясь от врага,
Когда заметили вдали
Улиткины рога”

И сразу, не переводя дыхания, мыши затянули другую песню:
Мы овес просеяли,
Мы муку смололи,
В скорлупе поставили,
Чтоб тесто подошло…

– Мяу! Мяу! – перебил певцов Симпкин и стал скрестись в дверь.

Но ключ от двери лежал под подушкой у портного, и войти кот не мог.

Мышки только посмеялись и запели на новый мотив:
Мышки рукодельницы
Сели у окошка
Вдруг откуда ни возьмись,
заглянула кошка
– Что у вас за занятье?
– Мы шьем джентльменам платье.
– Давайте я вам помогу,
Я нитку перегрызть могу.
– Нет уж, спасибо, тетя,
Вы нас перегрызете.

– Мяу, мяу! – звал Симпкин.

– Хей дидл? – отвечали мышки.

Хей дидл данни!
В Лондоне купцы –
Почтенные дельцы,
Ходят в красном кафтане,
Золотом шитом,
Шелком подбитом,
И собой наподбор молодцы!

Они пели и отбивали такт крохотными наперсточками, но ни одна их песенка Симпкину не нравилась, он знай себе мяукал и сопел под дверью мастерской.

Купил я чашку,кружку,
И мисочку, и блюдце,
Кувшинчик и горшочек,
и все – за медный грош …

– Донышками кверху на кухонном буфете, – добавили невежливые мыши.

– Мьяаау– кххь – чщщь! – выл и плевался Симпкин

Он влез на подоконник и стал царапаться в оконце. Тут все мыши вскочили и закричали хором в один голос:
– Лапы не прикладывать! Чур без приклада!

Они закрыли ставни и заложили на перекладину и так заперлись от Симпкина.

Но через щелки в ставнях он все равно слышал, как тюк– тюк– тюк! щелкают по столу крохотные наперсточки и поют– приговаривают мышиные голоса:
– Без приклада! Чур без приклада!

Симпкни побрел прочь от мастерской, крепко задумавшись. Он возвратился домой, и оказалось, что жар у бедного портного прошел. Старичок спал мирным сном.

Симпкин на цыпочках подошел к кухонному буфету, достал из чайника пакетик с шелковой тесьмой, и глядя на нее при лунном свете, устыдился своего бездушия. То ли дело добрые мышки!

Утром, только проснувшись, портной увидел перед собой на лоскутном одеяле моток темно– вишневой шелковой тесьмы, а у кровати стоял Симпкин, который раскаялся!

– Жаль, я слаб, как гнилая нитка, – сказал Глостерский портной. – Но зато у меня есть теперь весь приклад!

Сияло солнце, искрился снег, когда портной встал и, одевшись, вышел на улицу. А Симпкин бежад впереди него

На крышах и трубах чирикали скворцы, распевали дрозды и малиновки – но теперь они все насвистывали свои, птичьи, попевки, а не песенки со словами, как накануне.

– Как жаль, – сказал портной, – у меня теперь есть весь приклад, но сил и времени хватит разве на то, чтобы обшить одну петлю из двадцати одной, ведь сегодня уже Рождество! Венчание Глостерского мэра состоится еще до обеда, а где его темно– вишневый кафтан?

Отпер он дверь своей маленькой мастерской на Уэстгейт– стрит, и кот Симпкин первым вбежал внутрь, ожидая увидеть удивительное зрелище.

Но в мастерской не оказалось никогошеньки– никого! Ни единой серой мышки!

Пол был чисто выметен, все обрывки ниток и обрезки шелка собраны и вынесены вон.

А на столе– о радость! портной даже вскрикнул – там, где он оставил раскроенные куски ткани, лежали самый– пресамый ослепительно нарядный кафтан и камзол из вышитого атласа – ни один мэр Глостера никогда еще не надевал такой красоты!

На лацканах кафтана красовались вышитые розы и анютины глазки; а камзол был расшит маками и васильками.

Весь наряд был готов, за исключением одной петли, которая пока еще осталась не обшитой темно– вишневой тесьмой. На ее месте была приклота булавкой бумажка, и на ней малюсенькими – крохотусенькими буковками было написано:
“Без приклада.”

С этого случая пришла к Глостерскому портному удача; он растолстел и стал богатым.

Он шил зажиточным купцам Глостера и всем благородным джентльменам в округе кафтаны дивной красоты. Какие на них были изумительные кружевные манжеты, фалды и лацканы!

Но главным предметом его гордости стали обшитые тесьмой петли.

Так аккуратно они были обметаны, стежок к стежочку, ниточка в ниточку, трудно даже представить себе, что это сделано руками старого портного, у которого на носу очки, старческие пальцы скрючены, и на безымянном надет толстый портновский наперсток.

Все стежочки были такие маленькие – ну, такие маленькие!– как будто бы это рукодельничали маленькие мышки!

Сказочка про Бенджамина Кроша

Как– то утром на дорожном откосе сидел в траве маленький кролик.

Вдруг он навострил ушки, так как услышал: – стук– постук– перестук – рысит лошадка.

Видит, едет на дрожках мистер Мак– Грегор, рядом с ним сидит миссис Мак– Грегор в нарядной шляпке.

Не успели они скрыться за поворотом, как маленький Бенджамин Крош съехал по траве на дорогу и – скок– поскок– перескок – пустился вприпрыжку в гости к своим родственникам, которые жили в лесу у самого забора Мак– Грегоровского огорода.

В том лесу было кроликов – что ни шаг, то кроличья нора, а в самой чистенькой, присыпанной песочком норке проживала Бенджаминова тетушка и с ней ее детки: Флопси, Мопси, Белохвостик и Питер.

Старая миссис Кролик была вдова; она зарабатывала на жизнь тем, что вязала из кроличьего пуха варежки и напульсники (я сама как– то купила на ярмарке одну пару). А еще она торговала травами, приправами, розмариновым чаем и кроличьим табаком (который у нас называется: лавандовый лист).

Повидать тетю у маленького Бенджамина особой охоты не было.

Он зашел за елку и чуть не свалился на голову своему двоюродному братцу Питеру.

Питер сидел в ямке между корнями, один– одинешенек. У него был очень неважный вид и всей одежки – только красный носовой платок, в который он был закутан.

– Питер, – шепотом спросил маленький Бенджамин, – а где же твоя одежда?

– Она у пугала на огороде мистера Мак– Грегора, – ответил Питер.

Он рассказал, как за ним гонялись по всему огороду и он потерял свою курточку и башмачки.

Маленький Бенджамин уселся рядом с двоюродным братцем и сообщил ему, что мистер Мак– Грегор сейчас уехал на дрожках, и с ним – миссис Мак– Грегор, и конечно, на весь день до вечера, ведь она была в нарядной шляпке.

Питер от души им пожелал попаcть под проливной дождь.

В это время из норки послышался голос миссис Кролик. Она звала:
– Белохвостик! Белохвостик! Принеси– ка мне ромашки!

И тогда Питер сказал, что, пожалуй, надо пойти пройтись, от прогулки улучшается самочувствие.

Кролики взялись за руки и ушли. Они вскарабкались на толстую стену, отделявшую лес от огорода. Сверху огород мистера Мак– Грегора был перед ними как на ладони. И видно было пугало, одетое в курточку Питера и обутое в его башмачки; а на голове у пугала красовался шотландский берет с помпоном, его раньше носил сам мистер Мак– Грегор.

Маленький Бенджамин говорит:
– Лезть под ворота– только одежду портить. Самый верный путь в огород – это спуститься по старой груше.

Но Питер сорвался и полетел вниз головой, что, впрочем, оказалось не страшно, так как под грушей была грядка, свежевзрыхленная и мягкая, как пух. На ней был посеян салат.

Кролики оставили по всей грядке много глубоких маленьких следов, особенно Бенджамин,он– то был обут в деревянные башмаки.

Бенджамин сказал, что перво– наперво надо отнять у пугала Питерову одежду, и тогда можно будет по назначению воспользоваться носовым платком.

Они раздели пугало. Но ночью был дождь, и в башмаках набралась вода, а курточка немного села и стала тесновата.

Берет с помпоном примерил Бенджамин, но он оказался, наоборот, велик.

Тогда Бенджамин предложил набрать в носовой платок луковиц и отнести в подарок тете.

А Питеру было как– то не по себе, ему все чудились какие– то звуки.

То ли дело Бенджамин. Он был совершенно как дома и даже сорвал и съел салатный лист. А что такого? Привычное дело. По его словам, он каждую неделю приходил с папой в огород за салатом к воскресному обеду. (Папу маленького Бенджамина звали мистер Бенджамин Крош, старший.) Салат здесь очень недурен.

Но Питер ничего есть не стал; он сказал, что хочет домой. И по неловкости рассыпал половину луковиц.

Маленький Бенджамин рассудил, что с грузом овощей лезть обратно по дереву не сподручно. И смело повел братца на другой конец огорода. Они пошли по дощечкам вдоль залитой солнцем кирпичной стены.

Там на пороге своих норок сидели мыши. Они лузгали вишневые косточки и подмигивали Питеру Кролику и Бенджамину Крошу.

Питер снова по оплошности отпустил угол носового платка.

Братцы шли среди цветочных горшков, тепличных рам и кадок. Питер все время слышал страшные звуки и таращился от испуга, глаза у него сделались большие– большие, как два леденца.

Он уже шел, шага на два опережая брата, и вдруг остановился, как вкопанный.

Вот кого увидели кролики, когда завернули за угол!

Маленький Бенджамин только глянул, как тут же, в два счета или даже в один, спрятался с Питером и луковицами под большой перевернутой корзиной…

А кошка встала, потянулась, подошла и принялась обнюхивать корзину. Должно быть, ей понравился луковый запах.

Так ли, не так, но она села сверху на корзинку.

И просидела, не слезая, целых пять часов!

* * *

Я не могу нарисовать Питера и Бенджамина под корзинкой, потому что там было совершенно темно и потому что страшно пахло луком, от этого Питер Кролик и маленький Бенджамин Крош заливались слезами.

Солнце зашло за лес; наступил вечер; а кошка все сидела и сидела на корзинке.

Но вот раздалось: топ– топ– топ!, и со стены посыпались крошки штукатурки. Кошка взглянула вверх и увидела, что по верху стены прохаживается мистер Бенджамин Крош, старший.

Он покуривал трубочку кроличьего табаку и держал в руке хлыстик.

Это он пришел искать своего сына.

Мистер Крош, старший, плохо относился к кошкам. Он спрыгнул с головокружительной высоты прямо на кошку, тумаками согнал ее с корзины, пинками загнал ее в теплицу, да еще при этом выдрал у нее клок шерсти.

Кошка от неожиданности так растерялась, что не успела пустить в ход когти и дать сдачи.

Загнав кошку в теплицу, мистер Крош запер снаружи дверь.

А затем возвратился, вытащил из– под корзинки за уши своего сына Бенджамина и отстегал его хлыстиком.

Потом он вытащил своего племянника Питера.

После чего подобрал узелок с луковицами и пошел прочь с огорода.

Когда полчаса спустя вернулся домой мистер Мак– Грегор, его взору предстал целый ряд несообразностей.

Во– первых, по всему огороду словно бы потоптался кто– то обутый в деревянные башмаки, но только небывало крошечного размера

А кроме того, было совершенно непонятно, как могла кошка запереться изнутри теплицы на замок, который висел снаружи?

Когда Питер пришел домой, мама на радостях, что он нашел свой кафтанчик и башмачки, его простила. Белохвостик помог Питеру сложить и убрать носовой платок, а их мама миссис Кролик связала луковицы в косицу и подвесила на кухне по потолком, где у нее сушились метелки трав и листья кроличьего табака.

Сказочка про кроличью семейку Флопсиных Крошей

Всем маленьким друзьям мистера Мак– Грегора, Питера и Бенджамина.

Говорят, что салат, если его много съесть, оказывает усыпляющее действие. Мне, правда, после салата никогда особенно спать не хотелось. Но ведь я и не кролик.

А на кроличью семейку Флопсиных Крошей салат действовал очень даже усыпительно.

Бенджамин Крош, когда вырос, женился на своей двоюродной сестрице Флопси. Они завели много детей и жили – не тужили, весело и беспечно. Перечислить поименно всех их сынков и дочек я не берусь, но вместе они назывались: Флопсины Кроши.

Так как еды у них в доме не всегда было вдоволь, Бенджамину часто давал капусту Флопсин братец Питер, он занимался выращиванием овощной рассады.

Но бывало, что у Питера не оказывалось лишней капусты.

В таких случаях вся семейка Флопсиных Крошей отправлялась через поле на мусорную кучу в канавке под стеной, что окружает владения мистера Мак– Грегора.

А в мусорной куче у мистера Мак– Грегора чего только не было! Банки из– под джема, и бумажные пакеты, и обрезки травинок из газонокосилки ( они получались слегка приправленные машинным маслом), и гнилые кабачки, и рваный сапог– другой. Раз как– то – о радость!– там оказалось несколько выполотых стеблей салата, пошедшего в цвет.

Салатом Флопсины Кроши наелись до отвала: так и отваливались один за другим и сморенные, с полными животиками, засыпали на куче настриженной травы.

Правда, сам Бенджамин не сморился так сразу, как его дети. У него перед тем, как заснуть, еще хватило ясности ума прикрыть голову бумажным пакетом – от мух.

Малютки Флопсины Кроши разоспались на солнечном пригреве. С лужайки из– за забора доносился стрекот работающей газонокосилки. Над стеной жужжали зеленые помойные мухи, а на мусорной куче между банками из– под варенья рылась в отбросах старая мышь.

(Могу даже сказать, как ее звали: Томазина Маломышь, из полевок, что с длинными хвостами.)

Маломышь прошуршала бумажным пакетом, под которым спал Бенджамин Крош, и он от этого проснулся.

Она стала горячо извиняться и упомянула о том, что знакома с Питером Кроликом.

Разговаривают они так под огородной стеной и вдруг слышат тяжелые шаги. Посмотрели вверх, а на стене стоит мистер Мак– Грегор. Он вытряхнул прямо на спящих Крошей полный мешок настриженной травы из газонокосилки. Бенджамин затаился под бумажным пакетом, а Маломышь шмыгнула в банку из– под варенья.

Только крольчата знай себе спали, блаженно улыбаясь во сне под травяным дождем – он их не разбудил, потому что салат оказался ужасно снотворным.

Им снилось, что это маменька Флопси заботливо укрывает их в большой сенной кровати.

Мистер Мак– Грегор вытряхнул мешок и посмотрел вниз. Он увидел, что из– под насыпанной травы смешно торчат бурые кончики маленьких ушек.

А в это время на один такой кончик села муха. И он дернулся!

Тогда мистер Мак– Грегор шагнул со стены на мусорную кучу.

– Один, два, три, четыре! пять! шесть крохотных крольчат! – сосчитал он, складывая их одного за другим в мешок. А Флопсиным Крошам снилось, будто это маменька переворачивает их на другой бочок. Они немного завозились во сне, но проснуться не проснулись.

Мистер Мак– Грегор перевязал мешок и оставил на стене, а сам пошел убрать газонокосилку.

Пока он отсутствовал, пришла через поле миссис Флопси Крош, которая задержалась дома. Она подозрительно взглянула на мешок и подумала:”Интересно, куда это все подевались?”

Тут вышла из банки мышь, а Бенджамин снял с головы бумажный пакет, и вдвоем они поведали ей плачевную историю.

Бенджамин и Флопси пришли в отчаяние: они никак не могли развязать шнурок, которым был завязан мешок.

Но миссис Маломышь была находчивая старушка. Она прогрызла в нижнем углу мешка дырочку.

Крольчат по очереди достали из мешка и пощипали за щечки, чтобы разбудить.

А в пустой мешок их родители запихали три гнилых кабачка, лысую сапожную щетку и две прокисших репы.

Все спрятались под кустом и стали ждать, когда вернется мистер Мак– Грегор.

Мистер Мак– Грегор возвратился, подобрал мешок и понес. Он волок его чуть ли не по земле, словно очень тяжелую ношу.

А Флопсины Кроши крались следом на безопасном расстоянии.

Когда он вошел в дом, они подползли к окну и стали подслушивать.

Мистер Мак– Грегор швырнул мешок об каменный пол с такой силой, что ох, не поздоровилось бы маленьким Флопсиным Крошам, окажись они внутри.

Потом стало слышно, как он подвигает кресло и довольно приговаривает:
– Один, два, три, четыре, пять, шесть крохотных крольчат, хе– хе– хе!

– А? Что такое? Опять они что– то попортили? – спросила миссис Мак– Грегор.

– Один, два, три, четыре, пять, шесть жирненьких крольчат! – повторил мистер Мак– Грегор, считая по пальцам. – Один крольченок, да один, да еще один …

– Перестань болтать чепуху! что ты там считаешь, глупый ты старик?

– Да в мешке– то! Один, два, три, четыре, пять, шесть! – ответил мистер Мак– Грегор.

(А младшенький из Флопсиных Крошей взобрался на подоконник).

Миссис Мак– Грегор подняла мешок, пощупала и сказала, что да, действительно, их там шесть, только не малых, а старых – вон до чего твердые на ощупь и все разные из себя.

– В пищу не годятся, но шкурки подойдут, чтобы подбить мехом мой старый салоп.

– Твой старый салоп?! – закричал мистер Мак– Грегор. – Да я их продам и куплю себе на эти деньги табачок!

– Кроличий табачок! Ну нет, я их освежую и отрежу головы.

Развязала миссис Мак– Грегор мешок, сунула в него руку. А когда нащупала там гнилые овощи, то очень сильно рассердилась. Она сказала, что мистер Мак– Грегор “нарочно все подстроил”.

Поняли Бенджамин и Флопси, что, пожалуй, самое время убираться восвояси.

Вышло, что мистер Мак– Грегор так и не разжился табачком, а миссис Мак– Грегор не обзавелась кроличьими шкурками.

А вот Томазина Маломышь получила к Рождеству в подарок столько кроличьего пуха, что ей хватило и на пелеринку с капюшончиком, и на муфточку, и на теплые варежки.

Сказочка про Иеремию Фишера, отчаянного рыболова

Жил да был мистер Иеремия Фишер, лягушка. Он проживал в маленьком сыром домишке, что стоял среди лютиков на берегу пруда.

Вода плескалась у него прямо в кладовке и в черных сенях.

Но мистеру Фишеру нравилось ходить с мокрыми ногами – никто его за это не бранил, и у него никогда не бывало насморка.

Раз выглянул он за порог и обрадовался: по водной глади шлепали крупные дождевые капли!

– Пойду накопаю червей и отправлюсь на рыбалку. Наловлю себе на ужин рыбьих мальков, – сказал мистер Иеремия Фишер. – Если попадется больше пяти штук, приглашу своих друзей: старейшину мистера Птолемея Черепаху и сэра Исаака Ньютона– Тритона. Впрочем, старейшина питается салатом.

Надел мистер Иеремия макинтош и блестящие новые калоши, взял удочку и корзинку через плечо и длинными прыжками понесся туда, где стояла его лодка.

Она была круглая и зеленая и очень походила на остальные листья кувшинок. Она была привязана к стеблю, торчащему из воды среди водной глади.

Мистер Иеремия взял в руки камышинку, и отталкиваясь ею, как шестом, вывел лодку на открытую воду.

– Я знаю место, где хорошо ловятся мальки, – сказал себе мистер Иеремия Фишер, любитель рыбной ловли.

Он воткнул шест в илистое дно и привязал к нему лодку.

А потом уселся, скрестив ноги, и разобрал рыболовные снасти. У него был хорошенький красный поплавок, удилище из упругой травинки, а леской служил длинный и тонкий белый конский волос. К концу его он привязал вертлявого червяка.

По спине мистера Иеремии Фишера стекали струйки дождя. Он как сел, так почти целый час и просидел над удочкой, не сводя глаз с поплавка.

– Что– то я притомился, – подумал он, наконец. – Надо бы перекусить.

Взялся он за шест и отвел лодку обратно на то место, где росли водяные растения, и там достал из корзинки завтрак.

– Съем– ка я бутерброд с мотыльками и пережду, пока не уймется немного дождик, – сказал мистер Иеремия Фишер.

Между тем из воды по стеблю кувшиночного листа вылез большой жук– плавунец и стал теребить усами носок его калоши.

Мистер Фишер– рыболов подобрал ноги повыше, чтобы жуку не достать калоши, и сидел себе жевал бутерброд.

А у берега в камышах время от времени кто– то поднимал плеск и шорох.

– Надеюсь, это не крыса, – сказал мистер Иеремия Фишер. – Однако лучше мне отсюда убраться подобру– поздорову.

Он опять вытолкнул лодку на открытое место и закинул удочку с наживкой. Почти тотчас же у него клюнуло. Поплавок перекувырнулся и нырнул!

– Пескарик– плутишка, попался за носишко! – воскликнул мистер Иеремия Фишер и вздернул удилище.

Но что за ужасная неожиданность! Вместо гладкого жирного пескаря, мистер Фишер выудил игловатого Джека Ерша, от носа до хвоста в колючках!

В лодке Ёрш принялся бить хвостом, колоться колючками и щёлкать пастью, покуда совсем не запыхался. А тогда взял и шасть! спрыгнул обратно в пруд.

Тут из воды выставила головы стайка мальков. Они смотрели на мистера Иеремию Фишера и смеялись.

Огорченный мистер Фишер сидел на краю лодки и сосал исколотые пальцы, как вдруг случилась неприятность еще почище – можно бы даже сказать: беда, но, к счастью, на мистере Фишере был макинтош!

Из глубины вынырнула громадная рыбища форель, взбила фонтан брызг, хап– цап мистера Фишера в пасть – ой– ей– ей! – и перекувырнувшись через голову, ушла обратно на дно пруда!

Однако вкус прорезиненного макинтоша ей до того не понравился, что она немедленно выплюнула мистера Иеремию Фишера и всего– то проглотила его новые калоши. Мистер Фишер сразу всплыл на поверхность, как пробка или как всплывают пузырьки в газированной воде, и что было силы поплыл к твердой земле.

Выкарабкался на берег, не разбирая места, и плюх– плюх! – зашлепал через болото домой в своем изодранном макинтоше.

– Счастье еще, что это была не щука, – сказал мистер Иеремия Фишер. – Я остался без удочки и корзинки, но Бог с ними, могу твердо сказать, что я бы все равно больше никогда в жизни не рискнул отправиться на рыбалку.

Он залепил пальцы пластырем, а тут и оба его друга явились к обеду. Рыбкой он их не попотчевал, но у него нашлось кое– что в кладовке.

Брюшко сэра Исаака Ньютона, как всегда, прикрывала золотисто– черная жилетка. А старейшина мистер Птолемей Черепаха принес с собой салат в авоське.

Вместо рыбьих мальков они ели жареного кузнечика под божье– коровьей подливкой, что считается у лягушек изысканным угощением; но я лично полагаю, что это, должно быть, страшная гадость!

Сказочка про утку Джемайму Кряк

До чего же смешно смотреть на курицу с выводком утят!

Послушайте, я расскажу вам историю об утке Джемайме Кряк, которая обижалась, потому что ей не давали самой высиживать яйца.

Ее золовка миссис Ребекка Кряк была вовсе не против того, чтобы за нее высиживал яйца кто– то другой.

– У меня никогда бы не хватило терпения сидеть на гнезде целых двадцать восемь дней кряду. И у тебя, Джемайма, можешь мне поверить, тоже не хватит. Ты бы их застудила, и не спорь, пожалуйста.

– Нет, я хочу сама высиживать свои яйца, и как хочу, так и будет! – прокрякала в ответ утка Джемайма.

Она пробовала прятать снесенные яйца, но их находили и забирали. Джемайма Кряк ужасно расстраивалась. И приняла решение устроить гнездо где– нибудь на воле.

Однажды погожим весенним днем она отправилась по проселочной дороге, что ведет через гребень холма.

На ней была шаль и модный чепец с козырьком.

За холмом она увидела лес. И подумала: “Вот, кажется, тихое, безопасное местечко”.

Джемайма Кряк летать была не приучена. Она разбежалась под гору, хлопая концами шали, а потом подскочила в воздух.

Вообще– то она прекрасно летала, ей надо было только получше разогнаться.

И вот, летит она над самыми верхушками деревьев и видит, посреди леса прогалина, расчищенная от подлеска и кустарника.

Села Джемайма, точнее плюхнулась, на землю и принялась расхаживать вперевалку, высматривая подходящее сухое место для гнезда. Ей приглянулся один пенек в высоких зарослях рыжей наперстянки.

Однако неожиданно оказалось, что на пеньке сидит весьма элегантный джентльмен и читает газету. У него были черные уши и рыжая бородка.

– Кря? – проговорила Джемайма, склонив на бок чепец и голову. – Кря?

Элегантный джентльмен оторвал взгляд от газеты и посмотрел поверх газетного листа на Джемайму.

– Вы заблудились, мадам? – спросил он.

У него был длинный пышный хвост, и он сидел, подложив хвост под себя, так как пенек все же был сыроват.

Джемайма нашла, что он страсть какой любезный и видный из себя. Она объяснила, что не заблудилась, а просто ищет подходящее место для гнезда.

– О! Вот как? В самом деле? – произнес джентльмен с рыжей бородкой, искоса поглядывая на Джемайму. Он свернул газету и сунул в задний карман.

Джемайма пожаловалась ему на курицу с ее непрошенными услугами.

– Да? Интересно, интересно, – сказал джентльмен.– Хотел бы я близко познакомиться с этой домашней птицей. Уж я бы научил ее не соваться не в свое дело. Что же до гнезда, то с ним ни малейших затруднений: у меня в дровяном сарае есть запас перьев. Нет, нет, мадам, вы никому не помешаете. Можете сидеть там, сколько вашей душе угодно, – заверил пышнодлиннохвостый джентльмен.

Он отвел Джемайму к маленькой невидной избушке, скрытой в зарослях рыжей наперстянки. Она была сложена из прутьев и дерна, а трубой на крыше служили два худых ведра, поставленные одно на другое.

– Это моя летняя резиденция; в моей норе …то есть в моем зимнем доме вам было бы не так удобно, – сказал радушный хозяин.

А сзади дома была пристройка из старых ящиков. Джентльмен открыл дверь и пропустил туда Джемайму.

Там чуть не доверху было набито перьев, прямо задохнуться можно, зато уютно и очень мягко. Такое изобилие перьев слегка удивило Джемайму. Но перья создавали уют, и она преспокойно свила себе в пристройке гнездо.

Когда она снова вышла наружу, рыжебородый джентльмен сидел поблизости на бревне и читал газету – по крайней мере, держал перед собой в развернутом виде, но сам выглядывал сверху.

Он был так галантен, он даже с неохотой отпустил Джемайму домой на ночь. И обещал завтра до ее прихода заботливо смотреть за ее гнездом.

Он сказал, что очень любит яйца и утят; и будет горд иметь у себя в сарае такое превосходное гнездо.

Джемайма Кряк появлялась в лесу каждый день; у нее в гнезде уже лежали девять яиц, крупных, зеленовато–белых. Рыжий джентльмен на них налюбоваться не мог. В отсутствие Джемаймы он приходил их переворачивать и пересчитывать.

Наконец, Джемайма объявила что с завтрашнего дня садится на гнездо.

– Я принесу с собой мешочек зерна, чтобы не вставать, пока не проклюнутся яйца. А то как бы они не простыли, – сказала заботливая Джемайма.

– Умоляю, сударыня, не надо никаких мешочков, я обеспечу вас овсом. Но перед тем, как начнется ваше утомительное сидение, я хочу угостить вас обедом. Мы устроим праздничный обед на двоих! Могу ли я попросить вас захватить с огорода немного зелени для приправы, гм, к омлету? Шалфея, тмина, мяты, пару луковиц, пучочек петрушки. А я принесу сальца, чтобы нашпиговать … то есть, поджарить омлет, – говорил любезный джентльмен с рыжей бородкой.

Джемайма Кряк была простовата: даже упоминание шалфея и лука не вызвало у нее подозрений. Она пошла в огород и нащипала различных травок, которыми перед жаркой начиняют утку. Потом она приковыляла в кухню и достала из корзины две луковички. А когда выходила, ей навстречу попался пес– колли по кличке Хват.

– Зачем тебе понадобились луковицы? И куда это ты каждый день бегаешь одна, Джемайма Кряк?

Джемайма побаивалсь пса; и выложила ему все как есть.

Пес слушал, свесив на бок умную голову. Он только усмехнулся, когда услышал про любезного джентльмена с рыжей бородкой.

Хват задал ей несколько вопросов насчет леса и насчет точного местоположения дома и сарая.

А потом вышел за порог и пробежался рысцой через всю деревню – он искал двух молодых гончих, которые ходили повсюду по пятам за тележкой мясника.

Джемайма Кряк в последний раз потащилась в гору по проселочной дороге. У нее была тяжелая ноша: пучки зелени и две луковицы в пакете.

Она пролетела над лесом и спустилась перед домом пышнодлиннохвостого джентльмена. Он сидел на пеньке, принюхивался и тревожно озирался по сторонам. При появлении Джемаймы он прямо подпрыгнул.

– Взгляните на яйца и скорее в дом, слышите? Давайте сюда приправы для омлета, да поживее!

Джемайма еще никогда не слышала, чтобы он разговаривал таким резким тоном.

Она ощутила удивление и некоторое беспокойство.

Только она вошла в сарай, как слышит, кто–то тихо пробежал снаружи под стеной. Чей–то черный нос шмыгнул в щели под дверью, и замок защелкнулся.

Джемайма сильно встревожилась.

Но тут поднялся невообразимый шум – лай, рык, вой, визг и стон.

С той поры рыжего джентльмена в тех местах больше не видели.

А Хват отпер дверь и выпустил Джемайму Кряк. Да вот незадача: в сарай сразу же ворвались молодые гончие и в два счета сожрали все яйца. Хват не успел их отогнать.

У него было прокушено ухо, а обе гончие прихрамывали.

Из–за яиц Джемайму проводили домой всю в слезах.

Но в июне она отложила новые, и ей позволили оставить их себе. Однако она высидела только четырех утят. Джемайма Кряк говорила, что это у нее на нервной почве; но на самом деле она никогда не отличалась усидчивостью.

КОНЕЦ