Астрид Лингрен: «Чем больше, тем лучше», – сказал Эмиль
Бородицкая Марина — Астрид Лингрен: «Чем больше, тем лучше», – сказал Эмиль
Рубрика: Перевод
Однажды в Катхульте был праздник. Катхульт – это хутор близ Лённеберги, где жил Эмиль со своими родителями, – ну да, тот самый Эмиль.
Так вот, сразу после Рождества всех до единого жителей Лённеберги пригласили в Катхульт на угощение. И все обрадовались, потому что мама Эмиля была мастерица стряпать. Даже пастор с женой обещали прийти, а больше всех радовалась приглашению молоденькая учительница. Ведь куда интереснее пойти в гости, чем коротать воскресный вечер в одинокой комнатке при школе.
В ту ночь выпало много снега, так что Альфред всё утро чистил дорожки, а Лина обметала крыльцо, чтобы гости не нанесли снега в дом.
А Эмиль и его сестрёнка Ида то и дело подбегали к окну поглядеть, кто приехал. Гости подкатывали к дому в санях, на конской сбруе звенели бубенчики. Только учительница приехала на салазках со спинкой – стоя, как на самокате. Лошади у неё не было, саней тоже, зато смеялась она звонче всяких бубенцов.
– Вот будет весело, правда, пап? – радовалась малышка Ида.
Папа рассеянно потрепал её по головке.
– Да уж, влетит нам это веселье в копеечку!
– Прекрати сейчас же, – сказала мама. – Мы уже у всех перебывали, теперь наша очередь!
И правда, праздник получился весёлый – куда веселей, чем обычно. И всё благодаря учительнице: такая она оказалась выдумщица и заводила.
Когда гости выпили с дороги по чашечке кофе и приготовились скучать в ожидании обеда, учительница вдруг сказала:
– А пойдёмте во двор играть в снежки!
Взрослые уставились друг на друга. Что за дурацкая затея? Но Эмиль первым вылетел на крыльцо и прыгнул прямо в сугроб. Снежки – это здорово, лучше не придумаешь!
За Эмилем во двор высыпали все остальные дети: их ведь тоже позвали на праздник. Только учительница, в пальто и сапожках, готовая возглавить битву, на миг задержалась в дверях и спросила:
– А что, родители не хотят к нам присоединиться?
– Мы пока ещё в своём уме, – вежливо ответил за всех папа Эмиля.
Не в своём уме, как выяснилось, была одна Лина. Она выскользнула на улицу вслед за детьми и с диким хохотом ринулась в бой. Представляете? А ведь она могла в любой момент понадобиться маме на кухне.
Когда мама увидела Лину в самой гуще снежной баталии, Лину с горящими глазами, разбрасывающую во все стороны комья снега, – она просто за голову схватилась. Разве у приличных хозяев работницы так себя ведут?
– Антон, – строго сказала мама, – сию минуту ступай и приведи сюда Лину. Её дело – резать хлеб, а не кидаться снежками.
Сердито бурча, папа натянул сапоги. Ну, сейчас он этой нахалке покажет! Ишь, позорить его вздумала – его, Антона Свенсона, одного из самых уважаемых прихожан в Лённеберге!
Папа вышел во двор. Уже смеркалось, падал лёгкий снежок, и игра была в разгаре. Папу никто не заметил. Все барахтались в снегу, визжали и хохотали, а громче всех Лина – и, конечно, Эмиль. Его снежки свистели в воздухе, как меткие снаряды.
И вот один снаряд попал в цель. Дзынь! – и застеклённое оконце в овчарне разбилось вдребезги.
– Э– э– ми– и– иль!!! – заорал папа.
Но Эмиль ничего не видел и не слышал. Бац! – и снова точное попадание: снежок угодил прямёхонько в папин разинутый рот. А Эмиль, ну вы подумайте, опять ничего не заметил!
Уважаемый прихожанин Антон Свенсон оказался в ужасном положении. Ни на Эмиля крикнуть, ни Лину образумить… Снежок сидел во рту крепко и надёжно.
– А– ы– ы… – вот и всё, что мог промычать несчастный папа.
А тут ещё учительница, пробегая мимо, заметила его и радостно закричала:
– Ребята, ура! Папа Свенсон тоже с нами играет!
Папа убежал и спрятался за сараем. Он попытался выковырять снежок пальцем, но не тут– то было. Говорю же вам, это был не снежок, а настоящее пушечное ядро!
«Вот и буду теперь торчать тут, как пугало огородное, пока эта дрянь не растает», – дрожа от холода и злости, думал папа.
И вдруг он увидел Эмиля. Тот нёсся мимо, как снежный вихрь, и чуть не налетел на отца.
– Папа? Что ты тут делаешь? – удивился Эмиль.
– А– ы– ы! – прорычал папа.
– Ты что, заболел?
Но папа схватил Эмиля за шиворот и одним махом зашвырнул его в сарай. И запер дверь на задвижку. Пусть поразмыслит над своим поведением!
Сам же он отправился за помощью на кухню – потихоньку, с заднего крыльца.
Мама Эмиля стояла у плиты, уставленной кастрюлями и сковородками, и помешивала соус для жаркого. Услышав, как скрипнула дверь, она подумала было, что это Лина, и с грозным видом обернулась к беглянке, чтоб выбранить её хорошенько и… о ужас!
В дверях стоял призрак. Весь в белом, глаза вытаращены, из разинутого рта торчит что– то недоеденное и доносится хриплое рычанье:
– А– ы– ы!
Мама тоже побелела от страха и с воплем отступила к плите. Но тут она сообразила, что перед ней не призрак, а её собственный ненаглядный муж. И он почему– то мычит и показывает пальцем на свой рот, а там у него…
– Ах ты старый дуралей! – расхохоталась мама. – С мальчишками в снежки играть, это в твои– то годы! Совсем из ума выжил.
Но тут раздалось такое грозное «А– ы– ы», что продолжать мама не посмела.
А тем временем Эмиль, сидя в сарае, уже давно бы вырезал очередного деревянного человечка, если б не сгустившиеся сумерки.
«Ладно, завтра вырежу», – подумал он.
Вы, конечно, помните, что после каждой своей проделки Эмиль выстругивал по одному такому человечку. А чем ещё заняться, отбывая наказание в дровяном сарае? И теперь он задумчиво смотрел на тесно уставленную человечками полку. Их было уже несколько сотен, и коллекция постоянно пополнялась.
Кое– кто даже предлагал купить у него эти забавные фигурки. Ими, например, интересовался пастор. А одна богатая дама из Виммербю вообще готова была приобрести всю коллекцию. Но Эмиль со своими произведениями расставаться не спешил. Да и Альфред советовал ему сохранить их на память о совершённых проделках.
– Вот вырастешь, будут у тебя дети – им и подаришь.
– Это уж непременно, – обещал Эмиль.
И теперь он смотрел на дело рук своих и тихо радовался.
А тут и малышка Ида пришла выпустить его из сарая.
– Обед готов, – объявила она.
И какой обед! Сначала – всевозможные закуски, подходи и набирай сколько хочешь, это называется «шведский стол». Бутерброды, селёдка всех видов и сортов, колбаса и ветчина, омлеты и другие вкусные вещи. Потом жаркое из телятины с картошкой и сливочным соусом, а на сладкое – творожный пирог с вишнёвым вареньем и взбитыми сливками.
Первой, как обычно, к столу с закусками подошла госпожа пасторша. А за ней, как стайка оголодавших ворон, потянулись остальные гости.
Вот наконец все наелись до отвала. И теперь гости сидели довольные, чуть не лопаясь от сытости, и такие осоловевшие, что им даже разговаривать было лень.
Однако учительница не дремала.
– Вот теперь, – воскликнула она, – самое время повеселиться! Да– да, это всех касается, всех без исключения. Отлынивать мы никому не позволим.
В прежние времена, объяснила учительница, считалось хорошим тоном, когда родители играли со своими детьми. Считалось даже, что это необходимо для правильного семейного воспитания.
И ей, представьте, удалось поднять гостей с насиженных мест и заставить их плясать вокруг ёлки. Пузатые фермеры и их дородные жёны, почтенные отцы семейств, их дети и внуки, – все как миленькие водили хоровод, притопывая и прихлопывая и распевая на всю округу:
Каравай, каравай,
Испекли мы каравай!
Каравай, каравай,
Остуди да подавай!
Мама Эмиля отплясывала вместе со всеми. Ей было весело, и раз уж говорят, что детям это на пользу, так чем она хуже других матерей? Папа не танцевал, но стоял в сторонке с довольной улыбкой: проклятый снежок давно растаял, и гости веселятся вовсю, – чего ж ещё хозяину надо?
Однако веселье на этом не закончилось. Только все расселись по местам, чтобы малость отдышаться, как неугомонная учительница объявила: теперь, мол, самое время поиграть в тихие игры. Она, кстати, знает одну игру – ужас до чего забавную. Называется «женихи– невесты». И сейчас они все в неё сыграют, да– да, все без исключения!
– Вот ты, Лина, – скомандовала учительница, – подойди сюда и сядь.
И она показала на свободный стул посредине комнаты.
Лина, смущенно хихикая, подошла и уселась у всех на виду.
– А теперь говори: «Я на ярмарке была, жениха себе нашла.»
Краснея и хихикая, Лина повторила за ней. И покосилась на Альфреда, который сидел в углу.
Альфред вскочил.
– Я сейчас, только гляну, как там скотина.
И исчез за дверью. Испугался, бедняга, как бы чего не вышло. Он и впрямь ещё не знал, что это за жестокая игра.
Учительница взяла старую меховую шапку и нахлобучила её Лине на голову – до самого носа натянула, чтобы Лина ничего не видела.
– Ты на ярмарке была, жениха себе нашла, – проговорила она нараспев и вдруг показала на пастора. На самого пастора, представляете? Показала и спрашивает:
– Вот этого?
– Может, и этого, – хихикнула из– под шапки Лина.
– Ты должна отвечать «да» или «нет», – пояснила учительница. – Я буду по очереди показывать на всех мужчин, пока ты кого– нибудь не выберешь и не скажешь «да».
И она показала на фермера из Кроксторпа:
– Этот?
И Лина, недолго думая, сказала:
– Ага!
Тогда учительница сняла с неё шапку и велела подойти и поцеловать этого самого фермера.
– Ни за что! – отрезала Лина.
– Не хочешь целоваться – плати штраф: десять эре. Такая уж это игра.
Тут возмутился папа Эмиля. Какие ещё штрафы? Да где это слыхано?
– Так вот чему вы детей в школе учите!
Но гостям новая игра пришлась по вкусу. Им почему– то очень хотелось посмотреть, как Лина будет целовать этого дядьку из Кроксторпа. А у неё, как на грех, и десяти эре не нашлось.
– Ишь, чего выдумали, – пробурчала Лина и чмокнула его так быстро, что он и моргнуть не успел, а все вокруг разочарованно вздохнули.
– Продолжаем игру! – распорядилась учительница, и тут уж дело пошло на лад. Никто и не думал отлынивать, все целовались за милую душу.
Правда, в самый разгар веселья папа Эмиля опять возмутился и заявил, что это уж слишком. Интересно, что возмутился он как раз тогда, когда маме Эмиля выпало целоваться с пастором. Но его преподобие только склонился к маминой руке и поцеловал её так учтиво, что мама почувствовала себя настоящей королевой.
Следом настал черёд водить тому самому фермеру из Кроксторпа.
– Эх, на ярмарке я был, там невесту, это… подцепил, – затянул он, перевирая слова и радостно потирая руки.
Но когда он снял шапку и обнаружил, что целовать придётся госпожу пасторшу – знаете, что сказал этот деревенщина?
– Тьфу, да я сколько хошь заплачу, только б откупиться!
Так прямо и заявил, да ещё скривился от досады. И уж наверное бедной пасторше, и вправду толстой и некрасивой, обидно было это слышать. Но она сделала вид, будто принимает всё за шутку, и через силу усмехнулась.
Учительнице эти грубые слова тоже не понравились, но она мигом сообразила, как поправить дело.
– Вот хорошо, что наш гость из Кроксторпа так заботится о бедных стариках. Ведь все штрафы пойдут на кофе и табак для дома престарелых.
Так она сказала: молодчина, правда?
Игра продолжалась, и все были от неё в восторге, особенно ребятишки. Наконец подошла очередь Эмиля.
– Как на ярмарке я был, там невесту раздобыл! – громко продекламировал он, натянув шапку на глаза.
Учительница стала показывать на разных девочек, но Эмиль всё аремя говорил «нет», и тогда она опять указала на жену пастора.
– Да, – сказал Эмиль, и все покатились со смеху.
Эмиль стащил с головы шапку и увидел, что в невесты ему досталась госпожа пасторша. Вот отчего они так хохотали: ну какая, мол, из неё невеста? Похоже, она и сама так думала, потому что вид у неё был растерянный, а лицо краснее свёклы.
– Ах, так! – сказал Эмиль и решительно направился к своей «невесте». Тут все засмеялись ещё громче, только пасторше было не до смеха, да и пастору, кажется, тоже.
– Бедный Эмиль, – вздохнула пасторша. – У тебя, наверное, нету десяти эре, чтобы от меня откупиться?
– А вот и есть, – сказал Эмиль. – Но откупаться я не собираюсь.
И он ловко взобрался к ней на колени. Все затаили дыхание: что это он задумал?
А Эмиль ласково посмотрел пасторше в глаза, обнял её за шею и расцеловал в обе щеки целых восемь раз подряд.
Все так и грохнули. А Эмиль, очень довольный собой, сполз на пол и повернулся к зрителям.
– Моя невеста, хочу и целую, – гордо заявил он. – И вообще, чем больше, тем лучше!
Тут грянул новый взрыв хохота.
– Хе– хе– хе, – заливался фермер из Кроксторпа, колотя себя по коленкам.
– Ха– ха– ха! – вторили остальные.
Ну и штуку отмочил этот мальчишка, ну и цирк устроил! Да ещё с самой пасторшей, вот умора!
Только папа Эмиля вдруг потемнел лицом.
– А ну, тихо! – рявкнул он. – Посмеялись, и хватит!
Папа шагнул к Эмилю и положил свою большую ладонь ему на макушку.
– Ты хороший парень, Эмиль… хоть и не всегда. И сердце у тебя большое и доброе.
– Золотое сердце, – подхватила госпожа пасторша. – Самое доброе в Лённеберге!
И Эмиль расплылся в улыбке. Он чуть не прыгал от радости. Вы только подумайте, папа его похвалил! Сам папа, в кои– то веки, сказал, что он хороший!
Было уже поздно, праздник подошёл к концу. Пастор затянул прощальный гимн, который в Лённеберге обычно пели при расставании. Гости и хозяева подпевали как могли:
И снова меркнет Божий свет, и прожит этот день…
Так всё и кончилось. А на память об этом празднике осталась в Лённеберге поговорка:
«Чем больше, тем лучше, – сказал Эмиль, целуя пасторшу».
Метель улеглась, и над Катхультом засияли звёзды. Сани, звеня бубенчиками, отъезжали от крыльца. Альфред с Эмилем стояли на пригорке и смотрели им вслед. Последними уехали пастор с женой.
– Не каждый день удаётся поцеловать настоящую пасторшу, – задумчиво сказал Эмиль.
– Да ещё восемь раз. – усмехнулся Альфред. – Не многовато ли, а?
– Кто знает… А вдруг меня больше никогда в жизни не поцелует ни одна пасторша? Ну как было упустить такой случай!
– И то правда, – согласился Альфред.
Наутро Эмиль отправился прямиком в сарай: ведь вчера– то он не успел вырезать человечка. Фигурка получилась просто загляденье и очень напоминала жену пастора.
Эмиль ещё раз полюбовался на свои сокровища и вспомнил, что говорил ему Альфред. Ну конечно, он подарит их своим будущим детям. И прямо сейчас! Он выбрал подходящую гладкую дощечку и прибил её к стене над заветной полкой. Хорошо прибил, на века. А потом взял толстый плотницкий карандаш и вывел на табличке чёткую надпись:
ДОРОГИЕ ДЕТИ,
ПРИМИТЕ ЭТИХ ЧЕЛОВЕЧКОВ
НА ПАМЯТЬ
ОТ ВАШЕГО ОТЦА
ЭМИЛЯ СВЕНСОНА.
КАТХУЛЬТ,
ЛЁННЕБЕРГА.
