Как Хома лягушек усмирил

Иванов Альберт — Как Хома лягушек усмирил

– Интересно, – сказал как-то Суслик, зайдя к Хоме, – я слышал, как о тебе Медведь отозвался. Его и не поймешь!

– А ты расскажи, – заинтересовался Хома. – Вместе поймем.

Суслик только и ждал этого. Он всегда отличался незаурядной памятью.

– Я орехи рвал. А за кустами Медведь с Кабаном говорили. Медведь – о тебе, а Кабан – о себе.

– Ну?

– Медведь говорит: «У всех маленьких зверей зубы прорезаются, а у слонят – клыки». Все знает! – затараторил Суслик. – Он ведь раньше в клетке передвижного Зверинца сидел, пока не сбежал. И слонов видел! Не веришь?

– Видел он, видел, – успокоил его Хома. – А Кабан что ответил?

– А Кабан похвастался: «У меня тоже клыки прорезались. В детстве. Как у слонов!»

– Ему бы еще и голову слоновью, – усмехнулся Хома.

– То же самое и Медведь сказал! – удивился Суслик.

– А дальше? Чего тянешь?

– Медведь и заявил: «Тебе бы, Кабану, – голову слоновью. Как у Хомы! У тебя, мол, клыки, а у него ум прорезался. С детства». И все, – недоуменно закончил Суслик. – Вот я и не пойму. У тебя же голова маленькая. Чего это он?..

– Медведь знает, что говорит! – расцвел Хома. – Большой, слоновий ум и в маленькой голове бывает. В моей, – добавил он.

Вскоре это лишний раз подтвердилось. Все подтверждается – лишний раз. Значит, так и должно быть. А не случайно вышло.

В последнее время все заметили, что слишком громко лягушки орут. На ручье. Видать, а вернее, слыхать, намного их больше стало. Вот и горланят. То на плохую погоду, то на хорошую. А то и просто от дури – песни заводят. И утром, и днем, и вечером… И ночью иная жаба вдруг такую руладу выдаст, что просто мороз по коже!

Просили, увещевали дневные звери: потише надрываться. Хотя бы вечером. Отдохнуть не дают! Надоел лягушачий ор – хуже вороньего карканья! Да и то вороны, глядишь, об опасности кричат. Предупреждают. Кричат по-глупому, а выходит умно. Но и те вовремя спать ложатся.

Напрасные уговоры. Лягушки никак не унимались. Еще чего! Считали, что они очень музыкальные. Хор у них здесь – на воде. Водный, Заводной. С подголосками.

Даже Медведя, перед сном, в берлоге доставали. Он яростно прибегал. И камни в ручей швырял. Наудачу.

Бесполезно. Пуще прежнего гвалт разгорался!

Ничто не помогало. Знай себе вопят громогласно:
– И-ррра! Ир-рра! Иррра!..

Будто других имен, кроме «Иры», не знают. Свет клином на какой-то Ире сошелся!

Хома тоже заснуть не мог. Нервы расшатались. От певцов голосистых.

– Дурные они, лягвы, – раздраженно сказал он Суслику. – Оттого, что комарами питаются. А с комаров не поумнеешь. Расквакались.

– А ты отучи их истошно квакать, – попросил лучший друг.

– Взрослых с ходу не отучишь. Придется с лягушат начинать, – вздохнул Хома.

– Вряд ли. Они не понятливые.

– Главное, подход найти. Способ. И сами поймут, и родителей остановят.

Стал Хома посиживать на берегу ручья. Где заросли погуще.

Наблюдал за лягушками. Чуть не оглох, правда. Но глядел, глядел… И увидел. По листам кувшинок Уж проскользнул. И нацелился на сопливого Лягушонка.

Выпучил Уж глаза. Взглядом своим завораживает. А Лягушонок замер и ждет, когда живьем проглотят. Или, по малолетству, думает, что пронесет нелегкая. Не тронет его Уж. Просто любуется им, маминым красавчиком.

– Кыш отсюда! – И Хома шумно брызнул на Ужа.

Вздрогнул Уж и убрался прочь.

– Эх, ты! – пожурил малыша Хома.

– Засмотрелся, пришел в себя Лягушонок. И задрожал. В опоздалом испуге.

– Ладно уж. Но не Уж! – спохватился Хома. – Зови сюда всех малолеток. Вернее, малодневок. Вместе с головастиками. Они тоже головастые. Сообразят, что скажу.

Собралась перед ним большущая стая. И все мал мала меньше.

– Три способа знаю, как избавиться от ужей, – начал Хома. – Первый!..

Внимают все. Друг на дружке толкутся. А тем, кто не слышит, под воду передают.

– В глаза ужасному ужаку не смотри. И крикни: «Чего уставился? Кыш отсюда!» Изумится ужак и уйдет. Повторите, – потребовал он.

– Чего уставился? Кыш отсюда! – дружно прошелестело по камышам.

Наверное, все ужи удрали разом, если и были здесь.

– Второй способ! – внушительно продолжил Хома. – Нужно заорать: «Гляди, какой сухой!» – и окатить водою. Повторите.

– Гляди, какой сухой! – хором заорали все. И окатили Хому водою.

Он аж подскочил!

– Видали? Действует, – не растерялся он. – Урок освоили. А теперь – третий способ. Любой уж боится насмешек. Покажите ему язык. И нос – пальцами. Лучше – издали. Враз отвяжется!

Хома растопырил ладонь. Приложил большой палец к носу. Высунул язык.

Все мигом повторили. И расхохотались. По-лягушачьи.

А один малец пропищал:
– Мне мама запрещает язык показывать.

– Маме и не показывай, – ответил Хома. – А змеям можно и нужно.

На том и расстались.

А дня через три, когда он купаться пришел, к нему Жаба подплыла. Огромная. Пучеглазая.

– Спасибо тебе! Научил наших малышей уму-разуму. Они теперь всегда начеку.

– Помогло? – обрадовался он.

– Еще как! Многих нам сохранил. Проси за это что хочешь.

– Ну… – нарочито задумался Хома. – Потише пойте. Вечером, перед сном. И ночью! – вспомнил он.

– Трудно. Но сумеем, – пообещала она.

Что и хотелось. На это он и рассчитывал.

А на прощание он Жабе совет дал:
– Хорошо бы, все мои три способа применять. Одновременно. Поучи ребятню, как со змеями обращаться. Дословно запоминай! Чего уставилась? – заорал он на Жабу, для показа. – Гляди, какая сухая! – окатил он ее водой, высунул язык и показал ей нос пятерней. – Кыш отсюда!

Вскинулась она и нырнула. Глубоко!

Небось, поспешила к внучатам. Обучать и натаскивать.

Так Хома своего добился. Для себя и для всех. Тихо стало по вечерам. Перед сном. И ночью. Во время сна.

Лишь изредка вякнет в ручье какой-то квакун. Случайно. А следом хлопок подзатыльника донесется. Неслучайный. Закрой, мол, рот, невежа!

– Вот и вся наука, – скромно заметил Хома довольному Суслику. – Ты по-хорошему, и к тебе с почтением.

Только и смог ответить Суслик:
– И вправду у тебя голова слоновья!