Одиннадцать лап

Дашевская Нина — Одиннадцать лап

На большой перемене Морошкина потащила меня на второй этаж – смотреть картинки. Там сегодня как раз открылась школьная выставка наших же рисунков. Мы с Морошкиной успели первыми, потом прибежал Яшка Каневский и какие-то большие девочки.

Некоторые рисунки, кстати, оказались очень даже ничего. Например, мой стегозаврик с птеродактилем – вполне хорошенькие! Я их, правда, с книжки срисовывала, зато получилось похоже. Не то, что у Морошкиной. Я и её рисунок похвалила, конечно. Хотя, честно сказать, её кошка с бантиком – полнейшая чепуха на верёвочке.

По-настоящему хороших рисунков было всего два. Серёжкина «Осень» (ну, это-то понятно – Серёжка не зря в художественную школу ходит), и ещё – «Портрет брата» Женьки Соловьёвой. Не то чтобы очень красивый этот портрет, но мне вдруг захотелось, чтобы у меня тоже был такой брат – стриженый ушастый первоклассник…

Вдруг Морошкина как захихикает! Она смешно смеётся, тоненько так. Я посмотрела, куда она показывает – и увидела нарисованную собаку. Лохматая такая собака, ушастенькая. Только почему-то зелёно-голубая, а лап у неё – одиннадцать! Представляете, какая глупость?! Ведь любой малыш знает, сколько ног у собак!

– Собакоосьминог! – заливалась Морошкина.

– Да тут на полтораосьминога потянет! – я тоже засмеялась. – Интересно, кто же это отчебучил такое?!

Это папа так говорит, «отчебучил». Вернее, «отчебучила» – понятно ведь, про кого он обычно так говорит.

И тут наш Яшка кулаки сжал и сказал:
– Это, между прочим, мой рисунок. И очень хороший притом! – а у самого даже глаза стали жёлтые. От злости. Вдруг он как подпрыгнет – и содрал листок с доски, кнопки звонко по полу покатились. А он ещё и порвал пополам свою собаку непонятную, скомкал и в окно выбросил!

– Ну и дурак, – спокойно сказала Морошкина. – Да ещё и природу засоряешь рисунками своими бестолковыми!

У Яшки по лицу какие-то красные пятна пошли. Я даже испугалась, что он сейчас в Морошкину вцепится. Но он ничего – отвернулся и пошёл себе в класс. Медленно так. Шея у него длинная, тонкая из воротника торчит. И уши хороши – одно другого больше!

— Совсем псих, – поддержала я Морошкину. Действительно, что он, не знает, что ли, сколько ног у собак?!

Странный он, этот Яшка. Нос у него вбок смотрит, а на носу – веснушки. Как у малыша. И учится странно – то пятёрка с плюсом, и тут же – трояк, а то и что похуже. И всё молчит, молчит, а потом как сказанёт чего-нибудь этакое – все от хохота под парты лезут. А он как будто и не причём – даже не улыбнётся.

Или, к примеру, математика. Какую-нибудь задачу трудную всю решит, и вдруг – бац! – дважды два у него неправильно. И в ответе даже не пять, а сразу, скажем, семнадцать! Мы с Морошкиной, кстати, могли бы и сами догадаться, чья это псина безумная – Яшка один у нас до четырёх плохо считает.

Я даже когда из школы шла, всё про этого Яшку думала. Ведь он нарочно, специально делает всё не так, как все! Зачем?! Его даже учителя на уроках не особенно спрашивают – никогда ведь не знаешь, что он выкинет.

А вот математичка наша его почему-то любит. Возится с ним, как с маленьким – какие-то задачи специальные даёт, и после уроков оставляет заниматься. И даже на районную олимпиаду поехал этот дурачок Яшка, а не я! А я очень, очень хотела. У меня-то по математике все пятёрки. Ну, или почти все. И что самое обидное – олимпиада, наверное, совсем несложная была. Потому что Яшка занял там второе место! Значит, и я могла бы тоже. Да, могла бы! И все бы мною гордились!

От обиды я изо всех сил пнула попавшийся под ноги ком бумаги. Он развалился пополам, и я вдруг поняла, что это и есть Яшкин рисунок. Я подняла обе половинки и постаралась их расправить.

Собака бежала по серому городу, а сама переливалась голубым и зелёным… И у неё была такая морда, такая…

Кажется, зря мы так с Морошкиной выступили.

В общем, я почему-то сунула Яшкин рисунок в карман куртки.

Я решила этот рисунок Мите показать, моему соседу. Что, интересно, он про это скажет? Митя очень умный. Просто ужас, до чего умный! И не задаётся, а мог бы – он меня на два года старше.

Я пришла домой и сразу ему позвонила, но Митя сказал – потом зайдёт, у него сегодня какой-то очень важный концерт в музыкальной школе. Он готовится. И правда, готовится – я его скрипку слышу прекрасно, у нас стенка общая. И пригласил меня на концерт этот самый. А раньше, между прочим, никогда не приглашал!

Я, честно говоря, в музыке не очень. Но уж если Митя пригласил, надо сходить. Интересно, как у них там, в музыкальной? И как это – неужели Митя на сцене стоит, пилит свою скрипку, и все на него смотрят и слушают?!

В общем, я натянула свой любимый свитер – с динозавриками, мне специально мама вязала, – и отправилась вместе с Митей на концерт.

Сначала мне как-то не по себе было. Митя меня в зале оставил – сказал, второй ряд самый лучший – и ушёл разыгрываться. Мне казалось, все на меня смотрят и видят, что я в музыке ничего не понимаю и просто так сижу. А потом слышу – там одна мама другой что-то шепчет про ботинки. Что они их забыли, концертные, или что-то вроде того. Тут мне сразу легче стало – значит, не все тут только о музыке думают. И ребят знакомых полно – из нашего двора и из школы. А я и не знала, что они здесь учатся.

Концерт длинный оказался, сначала малыши играли – а мой Митя в самом конце, так что мне всех слушать пришлось.

Оказалось, кстати, что маленькие тоже молодцы. Самих-то из-за пианино не видно, а играют серьёзно так! Один всё кивал в такт. Казалось, голова у него отвалится. Особенно мне понравилось, когда быстрое что-нибудь играли – и как это они успевают пальцами шевелить! Я тихонько под стулом попробовала – вообще-то ничего, я бы тоже смогла, наверное.

А больше всех мне понравился Тёма Соловьёв – брат моей одноклассницы Женьки. Помните, она ещё его портрет рисовала для выставки. Тёмка играл на такой здоровой чёрной дудке. Мне потом Женька рассказала, что это кларнет. Тот самый, что у Клары с Карлом. Так вот, Тёмка, хоть и первоклассник, дул в этот свой кларнет здорово, громко.

А потом я устала всех слушать, и начала зевать. Какой-то дедушка даже посмотрел на меня так неодобрительно – наверное, в это время как раз его внучка играла. И я, чтобы не уснуть, начала считать в уме: если играть по две ноты в секунду (это в среднем), и так минут пять – это сколько же нот надо запомнить?! Получилось – ужас сколько, шестьсот!

А тут как раз толстая девочка в розовом платье объявляет:
– Исполняет ученик седьмого класса Дмитрий Добродел!

Это у Мити такая фамилия – Добродел. Отличная фамилия, мне очень нравится. А что он такое исполняет, я, конечно, прослушала.

Митя вышел на сцену весь такой серьёзный, и очень красивый – бабочка, рубашка белая. И волосы у него длинные, кудрявые – настоящий артист. С ним тётечка какая-то в серебряном платье, за рояль уселась. Ну и начали они вместе играть. Сначала медленно так, а потом разогнались – всё быстрее и быстрее. И всё у них так складно получается – удивительно. Прямо как синхронные прыжки в воду! В общем, Митя был молодец, да и тётечка тоже. А ещё оказалось, что я всю Митину музыку наизусть знаю – недаром за стенкой живу! Только в зале слушать скрипку гораздо приятнее, чем за стенкой. В общем, хорошо Митя играл – ему и хлопали так долго, и я – громче всех!

Но лучше всего было то, что потом Митя сел не со своими ребятами, а со мной. На меня даже девчонки какие-то обернулись – кто это там рядом с Митей Доброделом сидит?

– Ну как? – спросил он, а у самого уши красные.

– Здорово, – говорю, – я от тебя не ожидала.

Надо было ещё что-то сказать, но я не придумала, что.

– Ты ещё не знаешь, что такое здорово! Вот сейчас такое будет – услышишь, закачаешься.

Я сначала решила, что он так скромничает. Но тут девочка в розовом объявила:
– Яков Каневский, «Фантазия». Исполняет автор!

И на сцену вывалился наш Яшка! Собственной персоной. Ух ты, выходит, это он и есть – «исполняет автор»?! Я чуть со стула не упала.

А Яшка был совсем не нарядный, никаких бабочек. На нём был просто коричневый пиджак и синяя водолазка. Но почему-то он не показался мне смешным. Взрослый какой-то…

Он ещё только вышел, а ему уже хлопали, как олимпийскому чемпиону. Значит, его здесь все знают. Он коротко поклонился и сел за рояль. И сразу нажал какую-то клавишу… А потом ещё одну. И другую, и ещё, и ещё… Звуков становилось всё больше, только это совсем не было похоже на музыку. Какая-то толпа звуков! Мне даже показалось, что Яшка опять валяет дурака, а мы и уши развесили…

Но вдруг я почувствовала, что через эту бестолковую толпу пробивается какой-то голос. Ясный, простой и какой-то грустный… И он становился всё яснее и яснее, и вот всё лишнее стихло, а осталась только эта мелодия. Очень простая. Негромкая. И это было как-то… ну, просто очень красиво. И почему-то печально… Неужели он сам это сочинил?!

Мне, не знаю почему, плакать захотелось. Я нос тихонько рукой вытерла и покосилась на Митю – не заметил ли? Но Митя на меня не смотрел. Он смотрел на Яшку, только на Яшку!

А он всё играл. И играл совсем не так, как все. Я даже поняла, в чём разница – другие ребята очень старались; а Яшка – нет, нисколечко. Просто играл, и всё. И такое лицо у него было… Я бы даже сказала, красивое! И мне хотелось, чтобы он ещё играл, а я бы на него смотрела.

А потом я уже устала слушать, и просто думала про него, про Яшку. Почему-то совсем некстати вспомнила, что сегодня на русском было. Натальиванна попросила нас придумать слова с приставкой «теле» (она означает передачу чего-нибудь на расстояние). Все кричали – «телефон», «телевизор»! А Яшка и говорит:
– Телега…

Все хохотать! А Натальиванна, конечно, сказала:
– Каневский у нас как всегда…

Слышала бы она сейчас нашего Яшку! Такого расчудесного, лучшего в мире Яшку.

Когда он доиграл – я сразу домой пошла. Хотя Митя просил остаться, говорил, оркестр ещё будет.

Прости, Митя, я в другой раз обязательно твой оркестр послушаю. Я знаю, ты там первая скрипка и самый лучший. Только мне сейчас домой надо.

Я поняла, наконец, какое у меня сокровище в куртке валяется! Приду домой, сразу склею Яшкину собаку и проглажу осторожненько тёплым утюгом. И на стенку повешу, над моим диваном.

Теперь у меня дома всегда будет жить настоящая, чудесная, единственная в мире Одиннадцатилапая Собака!