Чудо в перьях
Гиневский Александр — Чудо в перьях
Мы с Толькой сидели у него на балконе и загорали.
– Знаешь, Толька, – говорю, – пока к нам загар прилепляется, давай покукарекаем?
– Как это? – не понял он.
– Как, как… Как петухи кукарекают.
– Давай. Чур, я первый!
И Толька кукарекнул. У него получилось, будто это дверца кухонного шкафа скрипнула. От неумения, конечно.
– Разве так кукарекают, – говорю. – Вот как надо.
Толька послушал, говорит:
– Тоже мне петух. Орёт, как коза привязанная.
Но скоро у нас стало получаться хорошо. Ну, будто на балконе не два загорающих, а десять настоящих петухов.
Вдруг Толька ка-ак толкнёт меня:
– Тише ты!
Я прислушался. В тишине, далеко-далеко кто-то кукарекнул.
– Слыхал? – сказал Толька.
– Ага.
– Это он нас зовёт. Откукарекивается.
– Кто, – говорю, – он?
– Здрасьте, кто!.. Петух, конечно.
– Да где ты слыхал, чтобы петухи в городе откук… от… откликались?
– А кто же это, по-твоему?
– Тоже какой-нибудь мальчишка. Услыхал нас и откликнулся.
– Эх, ты, – говорит Толька. – Живого петуха с мальчишкой спутал. Айда!
Выскочили мы из парадной и… растерялись. Кругом дома, деревья, кусты. Куда бежать? Где петух?
Но Толька сообразил. Говорит:
– Сейчас мы его обнаружим. Я кукарекну, а ты слушай.
Так мы его и нашли. По голосу.
Прибегаем к тридцать восьмому дому и видим… На втором этаже по балкону гуляет большой, белый. С гребнем, с крыльями, с жёлтым клювом. Настоящий! Живой петух! И важно так разгуливает. Как генерал на параде.
– Ну что, видал?! – кричит Толька.
Петух остановился, сердито посмотрел на нас большим жёлтым глазом, красной бородой потряс. Мол, что это ещё за шум, что за телячий восторг. Потом пригнул голову на бок, поднял ногу и погрозил нам длинным кривым ногтём. Мол, смотрите мне. Чтобы больше так плохо не кукарекать.
И так у него это здорово получилось, что мы рассмеялись. А петух не обиделся. Опустил ногу и посмотрел на нас по-дружески.
– Что, братва, любуемся? – какой-то мужчина стоял рядом.
– Любуемся, – отвечаем.
– Понятное дело, такой красавец. Чудо в перьях, одним словом.
– А как кукарекает! – сказал Толька.
– О-о! И не говори! Я напротив живу. Вот уже четвёртый день как просыпаюсь под его побудку по утрам. Откроешь глаза, и – будто ты в деревне, на сеновале. Благодать!.. И никакого будильника не надо.
С тех пор стали мы с Толькой просыпаться без всяких будильников. Я проснусь, выйду на балкон. И сразу услышу: «Кукареку-у!» Не очень громко, но до чего здорово! А Толька уже кричит со своего балкона:
– Вовка, ты от него проснулся?
– От него. А ты?
– Тоже. Красота, верно?!
– Ага! Будто в деревне, на сеновале!..
Только через два дня выхожу на балкон. Толька уже торчит на своём балконе.
– Эй, Вовка! – кричит. – Что-то не слышно. Послушай ты. Может, я немножко оглох.
Я долго слушал.
– Ну, чего ты там?! – кричит Толька. – Тоже, что ли, оглох?
– Нет, – говорю. – Не слышно совсем.
И мы стали по очереди кукарекать, но всё без толку.
– Да что это он? – расстроился Толька. – Кукарекал, кукарекал, а тут…
– Слушай, – говорю. – Может, он это… конопляным зёрнышком подавился?
– Чего-о?! Я тебе дам подавился! – замахал кулаком Толька.
Смотрю: он с балкона исчез.
Выбегаю на улицу, догоняю его.
Прибежали мы к тому балкону, а на нём вместо петуха нашего какая-то женщина. Выколачивает пыль из половика.
– Скажите, пожалуйста, а где петух? – кричит Толька. – Петух где наш?!
Женщина не сразу ответила.
– Ещё одни хозяева выискались, – сказала она недовольно.
– Мы, понимаете ли, привыкли к нему. Теперь без всяких будильников встаём… – начал Толька.
– С вашим петухом у нас совсем другая жизнь пошла, – говорю.
– Вот пристали, – сказала женщина. – Нету петуха, нету! Съели его.
Толька посмотрел на меня, захлопал глазами.
– Ка-ак съели?..
– Так. Ощипали и – в суп.
– Ощипа-али… – протянул Толька. – Эх, вы-ы… – сказал он совсем тихо. Такого петуха…
Он повернулся и пошёл.
Я шёл рядом, но он меня не замечал. На него было больно смотреть. Он морщился, тёр глаза кулаками.
– Эх, такого петуха!.. Да как же это они, как?.. – бормотал.
Теперь мы с Толькой встаём как попало. И даже на балкон позагорать, или там на деревья полюбоваться перестали выходить.
Однажды сидим у меня на кухне. Радио слушаем. Как раз весёлая передача была. Про Бременских музыкантов. Слышим: «Кукареку-у!» И снова. И опять.
Толька вскочил, выключил радио.
– Ты что?! – кричу. – Такая передача!..
– Да разве так кукарекают? – отвечает. – Вспомни нашего, вспомни…
Мы всё сидели за столом. Толька молча ковырял пальцем в солонке. Было слышно как на клеёнку мелко сыпалась соль.