Сова, у которой была бессонница
Сапрыкина Татьяна — Сова, у которой была бессонница
Нет ничего лучше, чем падать в мягкий, будто пух птенца, сон, когда небо делается серым, и его край начинает розоветь, и когда усталость после ночной охоты приятно растекается по сытому животу до самых кончиков крыльев.
Сова вздрогнула и хлопнула глазами. Солнце, будто ящерица, карабкалось на вершину сосны и било в затылок. Сова брезгливо тряхнула головой. Сколько звуков приносит с собою утро – уши закладывает. Ночью такого нет – шёпоты, шелесты, крики, скрипы, писк, топот, беготня. Всё тайно, тихо. Сова поправила перья на груди и перевалилась с ноги на ногу, подальше в тень. Бельчата на соседнем дереве принялись прыгать, стрекотать и швыряться ягодами черники. Сова расправила крылья и щёлкнула клювом, повернув к ним свои жёлтые, невидящие глаза. Бельчат мигом сдуло с сосны.
Сова медленно, бочком пробралась по ветке в дупло. Там было сыро, со стен сыпалась труха, под когтями скрипели мышиные косточки и лягушачья шкура. Она распушилась и захлопнула глаза.
– Тюти-тють.
– А провались ты, – уныло выругалась сова.
– Тюти–тють.
Голос был пронзительный и звонкий. Как опытный охотник, сова знала – чем меньше зверь, тем громче он кричит.
– Тюти-тють.
Она высунула голову из дупла и угрожающе, на весь лес ухнула. На мгновение стало тихо. Казалось, ветер и тот замер, и трава под сосной перестала шелестеть.
– Тюти-тють.
Робко и намного тише.
– Отлетела подальше, – подумала сова. – Надо бы её совсем отсюда прогнать. И чтоб дорогу забыла.
Голова у неё начинала болеть.
– Тюти-тють.
На этот раз совсем близко, под самым ухом, на ветке, прямо рядом с дуплом. Разозлённой взлохмаченной молнией сова вылетела наружу. Она зацепилась когтями за ветку и стала бить себя крыльями по бокам.
– Если не замолчите и не дадите мне поспать, – грозно ухнула она…– Ночью я всех найду! Хоть звук…
Сова сложила крылья и повернула голову. Туда, где за веткой, она это знала точно, хотя и не могла видеть, сидела, сжавшись в комок, крохотная, не больше сосновой шишки, бурая птичка с жёлтой грудкой.
– Тебя первую.
– Это просто утренняя песня, – удивленно пискнула птичка. – Как мне её не петь?
Сова вздрогнула. И вспомнила. Однажды утром такие же резкие и пронзительные, будто холодный весенний дождь, звуки проникли в её чёрный и глухой сон, и до сих пор так и сидят в голове.
– Тюти-тють.
– А! Так это из-за тебя я заснуть не могу, – зашипела сова, бочком по ветке пододвигаясь в ту сторону, где сидела птичка, которая сжалась в комок ещё сильнее и оттого стала ещё больше похожа на сосновую шишку с жёлтой грудкой и круглыми испуганными чёрными глазками. – Ну-ка, отправляйся со своей песней подальше отсюда.
Птичка обиженно встрепенулась.
– Это хорошая песня, – пискнула она расстроено, – от неё все просыпаются.
– Вот именно! – закричала сова. – А я хочу спать!
Птичка на всякий случай пошевелила крыльями, готовясь, если что, и вправду дать дёру.
– Проваливай! – закричала сова ещё громче, но птичка никуда не улетела, а осталась сидеть, где сидела, хотя и пододвинулась на самый краешек ветки.
– У меня много песен, – сказала она осторожно. – Есть и такая, под которую засыпают. Даже река течёт помедленнее. Я могу её спеть тихонько и только тебе одной.
– Слышать ничего не желаю, – проворчала сова – она почувствовала, что вот-вот свалится от усталости вниз, прямо в мох. – Если не уберёшься, пожалеешь.
Она широко зевнула и полезла в дупло. Там, в темноте, сова поглубже втянула голову, отвернулась и тяжело вздохнула.
– Я их напугала, – с удовлетворением подумала она. – Будет тихо.
Но лес не желал молчать. Ветер перебирал ветки, в кустах шептались кролики, сороки прыгали по верхушкам. Сова недовольно заворочалась. И вдруг она услышала песню. Тихую и нежную. Песня была похожа на тёплый мамин бок, на самую тёмную ночь на свете, на высокую, круглую луну. На что угодно, только не на те ужасные звуки, которые только что издавала крохотная бурая птичка с жёлтой грудкой.
– Спи-спи, – пела песня. – Спи-спи.
И впервые за много дней сова почувствовала, как сон, мягкий, будто пух птенца, вперемешку с усталостью приятно струится по её животу и стекает в самые кончики крыльев.
– Будешь петь мне по утрам, – пробормотала сова, засыпая, – или я до тебя доберусь.
– Ну вот, придется теперь петь ей по утрам, – подумала крохотная птичка, похожая на сосновую шишку, – иначе она до меня доберётся.
– Тюти-тють.
Сова проспала крепко целых два дня, и ничто её не потревожило – ни утренняя песня, ни гроза, ни бельчата и их черника. И проснулась она на следующую ночь только лишь оттого, что крепко проголодалась.
– Вот пошумите-ка теперь! – довольно ухнула сова и, с удовольствием расправила крылья, чтобы вылететь из дупла, ввинчиваясь в ночь – чёрную и глухую – без шепотов, шелестов, криков, скрипов, писка, топота и беготни – какой и положено быть настоящей ночи.
