Дядя Вася

Тихомиров Олег — Дядя Вася

В детстве я знал одного художника. Мы, мальчишки, звали его попросту дядя Вася. Он жил в нашем доме, и я часто видел, как он шёл по двору с этюдником и с небольшим станочком подмышкой. Станочек походил на штатив, которым пользуются фотографы. Когда дядя Вася шагал в таком вооружении, его длинная сутулая фигура напоминала перечёркнутый вопросительный знак.

Дядя Вася уходил в разные места. Как-то я его встретил на Стрелецкой улице. Он поставил свой штатив (или «ноги», как называл станочек дядя Вася) прямо на углу перекрёстка. Но рисовал он не широкую Стрелецкую улицу, а поперечную ей, ту, что спускалась к реке. Я взглянул на полотно: невысокие дома ступеньками уходили к самому берегу, старенькая церквушка, лодки на приколе.

– Здравствуйте, дядь Вася, – сказал я. – Рисуете?

– Рисуем. – Он смешивал на дощечке белую краску с синей.

– Похоже, – сказал я, подумав.

– Ну? Вот обрадовал.

Я не понял, действительно он обрадовался или нет, посмотрел, посмотрел ещё немного и заметил:
– Дядь Вася, а вот тут вы знак забыли нарисовать.

– Какой знак? – стал вглядываться дядя Вася.

– Да вот на проводе висит: «Проезд грузовому транспорту воспрещён!»

– Ах, этот!

– Ну да. Провод нарисовали, а знак забыли.

Дядя Вася посмотрел несколько раз на знак и сказал:
– Нет, всё же обойдёмся без знака.

– Почему?

– Да не ложится сюда твой знак. Цвет плохой, понимаешь?

– А-а, – сказал я.

Но понять не смог. Как это – «не ложится»? И как это – «цвет плохой»? Красное и жёлтое. Отличный цвет. «Наверное, красок таких не захватил», – подумал я и ушёл.

В следующий раз я встретил дядю Васю в городском парке. Опять к станку была прикреплена небольшая рамка с натянутым на неё полотном.

Я стал позади Васи и заглянул сбоку. На полотне была аллея: густые вязы как бы срослись макушками и тянулись далеко-далеко вдоль дороги, и не видно даже, где они кончались.

Дядя Вася почувствовал, что сзади кто-то стоит, обернулся.

– Это ты? – сказал он и, помолчав, спросил: – Ну как, похоже?

– Похоже, – проговорил я и, чтобы похвалить его, добавил: – Как на фотографии, всё точно.

– Разве? – Дядя Вася чуть усмехнулся и больше ничего не сказал.

А я стал сравнивать картину и то место, куда всё поглядывал дядя Вася.

Нет, на картине тени были погуще, да и вся аллея казалась таинственной и даже тревожной. «Как же это? – не понимал я. – Нарисовано всё в точности». И в то же время на картине был свой мир. Аллея, куда поглядывал дядя Вася, была хорошо знакома мне, сколько раз я по ней бегал, а на картине я видел ту же аллею, но в ней уже было что-то новое, что-то неожиданное.

Однажды осенью я гулял со своим приятелем Глебом по загородному парку. Парк был лесистый, а по его краю тянулся глубокий обрыв. Иногда край обрыва нависал над пропастью острым выступом. На одном из них, возле дерева, мы увидели дядю Васю. Рядом с ним стоял, растопырив ноги, штатив.

Дядя Вася держал в руке палитру и смешивал краски. Поколдовав немного над ними, он наносил мазок, потом, взглянув куда-то через овраг, быстро хватал тюбики, выдавливал из них и снова начинал лихорадочно смешивать краски.

Нас дядя Вася не видел.

– Подойдём, – сказал я.

– Не помешаем?

Я удивился:
– Чем же мы помешаем?

– Смотри, как торопится.

Меня всё же тянуло подойти и посмотреть, а ещё мне хотелось, чтобы Глеб лишний раз убедился, какие мы приятели с дядей Васей, поэтому я сказал:
– Ничего, не на поезд опаздываем. Идём?

Совсем близко уже был дядя Вася, когда я вдруг заметил, как недовольная, досадливая гримаса появилась на его лице. Причиной были не мы, нас он по-прежнему не видел. Просто у него что-то не получилось, и он вновь и вновь поглядывал всё в ту же сторону, через овраг и хватался за тюбики с красками.

Мы остановились.

И что он так спешит? Ведь действительно не на поезд. Я стал смотреть туда, куда поглядывал дядя Вася. За оврагом небольшое поле с пожухлой травой и чёрный лес. Нет, не совсем чёрный: зелёным островком выделялись сосны. А над лесом солнце. Оно висит низко. Оно большое и красное. На него можно смотреть. И облака снизу тоже красные. Будто солнце их подожгло. А повыше они желтеют, ещё выше теряют понемногу свет и становятся синевато-серыми.

Мне очень захотелось посмотреть, как нарисовал это дядя Вася, и я шагнул несколько раз, но опять остановился.

– Ты что? – спросил Глеб.

– Тихо, – шепнул я, – подожди.

– Ага, – тоже прошептал Глеб.

Почему мы перешли на шёпот и почему не решились приблизиться к дяде Васе, наверно, мы и сами не понимали. Но то, что подходить не нужно и нельзя, мы поняли одновременно, в один какой-то миг.

И я снова принялся смотреть на лес, и на солнце, и на облака. Внизу они уже не горели, не поджаривались, а затухали, густели. И сверху облака тоже изменились – потяжелели, стали тёмно-синими и фиолетовыми.

– Идём. – Я коснулся Глебовой руки, и он, ни о чём не спрашивая, повернул назад.

Уходили мы осторожно. Раза два оглянулись. Дядя Вася нас не заметил.