Я, бабушка, мама и телевизор

Вербовская Анна — Я, бабушка, мама и телевизор

Мы с бабушкой любим смотреть телевизор. Особенно сериалы. Мы смотрим их каждый день. Особенно, когда мамы нет дома.

Я прихожу из школы, забрасываю куда подальше портфель и быстро глотаю горячий бабушкин суп. Я тороплюсь и обжигаюсь – бабушка уже уселась в комнате перед телевизором, а у меня ещё впереди компот и второе. Через пять минут всё съедено, я бегу к бабушке и забираюсь с ногами на диван. Я заползаю под бабушкин клетчатый плед и прижимаюсь к её тёплому боку. И мы с бабушкой смотрим телевизор.

Если честно, нам с бабушкой не очень важно, что показывают. Мы смотрим всё подряд: про любовь и про бандитов, про трудовые будни работников уголовного розыска и шоу-бизнеса, про восемнадцатый век и про сегодняшнюю жизнь и много ещё про что.

Очень часто разные сериалы идут одновременно по нескольким каналам. Тогда мы с бабушкой спорим и иногда даже ссоримся, что мы будем смотреть. Чаще всего побеждает бабушка. У неё авторитет. Конечно, мы могли бы смотреть свои сериалы в разных местах: у нас на кухне есть ещё один телевизор, маленький. Но для нас это принципиально – сидеть вместе на диване, накрывшись бабушкиным клетчатым пледом и прижавшись друг к другу. Поэтому я уступаю бабушке.

Сериалы постоянно прерываются рекламой, которую мы с бабушкой терпеть не можем. Тогда мы берём пульт и начинаем щёлкать с канала на канал. Получается, что мы смотрим два или три сериала сразу. Правда, от этого у бабушки в голове всё путается, она постоянно толкает меня локтем в бок и задаёт свои глупые вопросы:
– Слушай, ты что-нибудь понимаешь? Почему этот бандюга нацепил на себя милицейскую форму и расхаживает со своим псом по деревне? Кстати, как он вообще оказался в деревне, там же всё действие в городе происходило? И никакого пса, вроде, у него не было?

Тогда мне приходится терпеливо объяснять бабушке, что это совсем разные фильмы, просто актёр один и тот же. Из-за этих актёров, которые снимаются во всех сериалах сразу, у нас с бабушкой одни проблемы. Иногда даже я начинаю путаться.

– Смотри, смотри, – трясёт меня бабушка, – вот эта профессорская дочка, она ведь женой того подводника была, у них ещё детей куча, помнишь, в прошлом месяце показывали?

Я уже сама отказываюсь понимать, как это она могла быть женой подводника, если сейчас она только оканчивает школу, живёт со своим папашей-профессором, и никакими мужем и детьми вроде бы и не пахнет.

– Господи! – вдруг ахает бабушка и всплёскивает руками, – у неё же совсем другой отец был! Тоже профессор, но другой. Этот лысый, толстый. А тот интеллигентный такой был, с бородкой. Его потом сослали в Сибирь. А этот вот он, докторишка, сидит себе, чай пьёт. Как же это получается?

Бабушка строго смотрит на меня поверх очков, словно именно я подменила этих отцов, и ждёт объяснений, которых у меня нет. Но бабушка всё равно ждёт. И теперь меня может спасти только чудо, например, визит незваного гостя или телефонный звонок. К моему счастью, телефон действительно звонит.

– Иди, бери трубку, – ворчливо говорит бабушка, – это тебя.

– Это нас, – поправляю я бабушку, потому что по той требовательной настойчивости, с которой заливается телефон, я понимаю: это звонит мама.

Сквозь помехи и потрескивания в трубке я слышу мамин голос:
– Ну, что вы там, опять свой дурацкий телевизор смотрите? Сколько можно?

– Алё! Алё! – кричу я и дую в трубку. – Говорите громче! Ничего не слышно!

Это я специально так кричу, чтобы не выслушивать маминых нотаций и не вступать с ней в полемику. Но мама давно уже выучила все мои хитрости, поэтому она не обращает никакого внимания на моё дутьё и говорит строгим голосом:
– Поля, хватит валять дурака. Позови бабушку.

Поля – это меня так зовут. Вообще-то моё полное имя – Полина, но мама всегда называет меня Поля, а бабушка – Пуся или Паня, в зависимости от настроения.

Ну, так вот, мама просит позвать к телефону бабушку, и я передаю ей трубку. Бабушка сначала молча слушает, потом хмурится, потом удивлённо поднимает брови. Я уже не обращаю внимания на телевизор, а смотрю только на бабушкино лицо, на котором разыгрывается целый спектакль. А потом бабушка начинает говорить:
– Какой бассейн? О чём ты говоришь? У ребёнка три недели назад была температура! Ты что, хочешь совсем её довести? Ты забыла, как она кашляла в прошлом году? Сама там отдыхаешь у себя на работе, а мы здесь должны загнуться по твоей милости?.. Какая закалка? Девочка позавчера чихнула!.. От какой пыли? У нас нет никакой пыли!.. Боже мой! Прогулки бывают в лесу или на море, а не в центре города! Всё! Разговор окончен! У нас с Пусей ещё много дел!

Бабушка кладёт трубку и, глядя на моё довольное лицо, ворчит:
– Ты чему это радуешься? Нечего слушать взрослые разговоры! Из-за тебя вот самое главное пропустили. Как мы теперь разберёмся, где этот депутат спрятал наследство покойной герцогини?

И так каждый день.

Примерно в полшестого бабушка обычно спохватывается:
– Слушай! Времени-то сколько! Скоро мама придёт, а у тебя уроки не сделаны. Давай быстрее, а то попадёт нам с тобой. Я тут пока досмотрю, потом расскажу тебе.

Я бреду к себе в комнату, достаю учебники, раскладываю на столе тетрадки, и тут меня зовёт бабушка:
– Пуся! Пуся! Иди скорее! Тут такой интересный фильм про попугаев! Ты обязательно должна это посмотреть!

Мы с бабушкой не пропускаем ни одного фильма про живую природу.

Вскоре приходит мама. Она застаёт нас на месте преступления. Можно сказать, с поличным. Уроки не сделаны. Телевизор работает на всю катушку. В бассейн мы так и не сходили. Про прогулку и говорить нечего.

Мамины глаза начинают метать молнии. Я тихонько, старясь быть совсем незаметной, прокрадываюсь к себе в комнату и принимаюсь за уроки. Бабушка грозно кричит мне вслед:
– Паня! Сколько раз тебе говорить: садись за уроки, неслух!

Я не обижаюсь на бабушку, потому что это у нас с ней игра такая. Специальное представление для мамы, чтобы она думала, что бабушка меня воспитывает.

Потом бабушка проскальзывает на кухню и начинает греметь там кастрюлями и сковородками. Мама снимает пальто и сапоги и идёт вслед за бабушкой. Она закрывает за собой дверь, и они с бабушкой начинают ругаться. Они думают, что я ничего не слышу. Но на самом деле я слышу всё очень хорошо, до самого последнего слова. Мама кричит, что бабушка совершенно мною не занимается, что она не водит меня в бассейн и на прогулку, что у меня тройки по истории и математике, что я слишком много смотрю телевизор. Мне, конечно, жалко бабушку, но она действительно не умеет меня воспитывать. Я только удивляюсь, как же она могла так хорошо воспитать маму?

А мама между тем кричит:
– Ты что, хочешь, чтобы я уволилась с работы и сама занималась ребёнком? Хорошо, я уйду с работы. Сама буду проверять у Поли уроки, буду водить её в бассейн, буду с ней гулять. Только на что мы все будем жить, скажи на милость? На твою пенсию? Ты хочешь, чтобы мы были нищими? Ходили с протянутой рукой?

И тут я совсем забываю про свои уравнения. Я представляю, как мы втроём: я, мама и бабушка, – сидим в подземном переходе, все в лохмотьях, и просим милостыню. Мы с бабушкой пересказываем всем желающим содержание последних серий новых телефильмов, и за это нам бросают монетки в мамину широкополую шляпу. И меня это нисколько не пугает. Мне очень хорошо сидеть в подземном переходе с мамой и бабушкой.

Тогда я подскакиваю с места и бегу на кухню, где ещё продолжают ругаться взрослые. Я обнимаю маму и шепчу ей в ухо:
– Сейчас по телевизору начнётся твоё любимое ток-шоу.

– Правда? – спохватывается мама, подхватывает свою тарелку с котлетой и бежит скорее к телевизору.

Тогда я обнимаю бабушку и говорю ей:
– Не обращай внимания. Её, наверное, начальник отругал. Или просто она голодная. Давай ей сегодня уступим, посмотрим её дурацкое ток-шоу.

– Давай, – соглашается бабушка.

Она накладывает нам в тарелки ужин, и мы идём к маме. Мы сидим все вместе перед телевизором, накрытые бабушкиным клетчатым пледом, и едим котлеты, и смотрим это глупое мамино ток-шоу. И нам так хорошо всем вместе!