И немножко сын медведицы

Бахревский Владислав — И немножко сын медведицы

Художник: Чернова Александра

Девочки сидели на лавочке под вишней, как под облаком. В белых цветах трепетала золотая песенка пчелиной семьи. Уже был поздний вечер. Над рекой висела косица вешнего парного тумана.

На другой стороне улицы, с двумя удочками на обоих плечах, шёл мальчишка.

Люба опустила голову и зашептала одними губами, без голоса:
– Погляди скорее! Погляди!

Юля не поняла куда, на кого глядеть и почему Люба прячет глаза. Потом догадалась – секрет! Подставила к Любиным губам ухо.

– На него смотри! На него!

Юля встрепенулась, но мальчик завернул в проулок, и только удочки, весело покачивая лесками, как хвостиками, летели над забором.

– Знаешь, кто это? – шёпотом спросила Люба, хотя никто не подслушивал.

– Кто же?

– Сын медведицы!

Юля обиделась, дёрнула плечом: она не терпела, чтоб её разыгрывали.

– Честное-пречестное! Его мама с папой сено косили, а он из шалаша – в лес, и потерялся. И его взяла медведица. Своим молоком кормила. Целую неделю.

Юля искала в словах подруги подвох, но Люба даже по лбу себя стукнула:
– Тресни мои глаза!

– А как же он к людям вернулся?

– Нашли. Ему было-то всего год и семь месяцев.

Юля встала на лавку, потянулась на носках, но уже и удочек не стало видно.

Деревня была из тех, что возрождались к жизни. Лет двадцать простояла брошенной на радость лесу, траве и всему, что растёт, цветёт, порхает и бегает.

– Хорошо, когда народу прибывает, – Люба достала из кармана зеркальце и погляделась. – Мы теперь вдвоём будем в Сашку влюблённые.

– А ты в него влюблена?

Люба только рукой махнула:
– Ох, подруга! – И тихонечко пропела:

Я не утка и не гусь,
Плавать не умею.
Сшила милому платок –
Подарить не смею.
Зазвенел комар.

– Пошли! – тотчас поднялась с лавки Люба. – Один пожаловал – значит, со всего света комарьё скличет.

Юля думала, что они пойдут в проулок, к речке, но Люба сделала страшные глаза:
– Соображение надо иметь! Подумают, что мы за Сашкой бегаем.

И они пошли улицей, к церкви, недавно выбеленной, с зелёными куполами и зелёными изразцами вокруг окошек.

– Ты много раз влюблялась? – спросила Люба.

– Я?! – испугалась Юля.

– Ой! Ой! Как малолетка! А ведь уж в пятый пойдёшь.

– Но ведь можно влюбиться только один единственный раз, – не очень уверенная в своих познаниях, сказала Юля.

– Милая! – Люба даже головой покачала. – То любить можно один раз, а влюбляться – пожалуйста! У нас в деревне семеро мальчишек, и я во всех влюблялась. Как кто новый приедет, так уж и готово. Влюблена.

– А в Сашу?

– И в Сашку! В него первого. Он ведь здешний.

У церкви свернули на тропинку, сбегавшую с косогора к реке.

– Теперь можно, – объяснила Люба. – Здесь все гуляют, потому что вид красивый. А Сашка рыбачит за лозняками. Видишь дымок? Так это не дымок, а лозняки.

В едва-едва зеленеющей дымке была такая нежность, такое весеннее беспокойство, что у Юли холодно стало между лопатками. Ей немножко мешала Любина трескотня, но одна бы она не решилась идти через луговины и заросли черёмухи к реке, которая и в берега-то ещё не успела войти после разлива.

– Хочешь, я тебя присушке обучу? – спросила вдруг Люба.

– Присушке?

– Ну да. Моя мама моего папу навек к себе присушила. Он сам говорил.

– А как это?

– Да очень просто. Пораньше встанешь и скажешь солнышку три раза. Хоть на того же Сашку. На всю жизнь к тебе присохнет.

– А если… он не захочет?

– Кто его спрашивать будет? Присохнет, присохнет! Как миленький! – Тут Люба перевернулась на одной ноге и сказала быстрым шёпотом: – Тирлич, тирлич, нам хлопцев покличь, взойди, солнышко, скорей, Сашку-хлопца разогрей, чтобы был он к Юлиному сердцу припаянным. Запомнила?

– Не очень.

– Слушай ещё раз.

– Не надо, – попросила подругу Юля. – Это ведь нечестно – присушать.

– Чтой-то?! Мой папа не жалуется. Ему очень нравится, что он присушенный.

Юля вздохнула. Она не умела спорить и не хотела. Тропинка петлёй обошла старицу, отвернулась от топкого места, выгнув спинку, забралась на бугор. Тут-то девочки и увидели Сашу. Он, наверное, услышал шаги, чуть глянул на девочек и опять замер над поплавком. Изогнулся, дёрнул удочку вбок, кверху! Тяжелая серебряная рыба расплескала воду и теперь расплёскивала воздух. Саша свободной рукой взял рыбу за жабры и повернулся к девочкам, сияя от удачи.

– Сашка! – на всю реку сообщила Люба. – Это Юля. Новенькая.

Саша кивнул, осторожно снимая добычу с крючка.

– На знакомство! – крикнул он и пустил рыбу в воду.

– Ты чего? Сдурел? – ахнула Люба. – Из такой целую уху можно сварить.

– Ни капельки не сдурел! – засмеялся Саша. – Пусть плавает.

И принялся менять червяка. Люба потащила Юлю за собой, вверх по тропке.

– Присушка-то сработала,

– Как?! – изумилась Юля.

– Да так. Я на тебя колдовала, и вот уж и готов.

Юля в ту ночь до петухов не спала: луна светила. Белые облака вздымались у самых окон. Соловей близко щёлкал. Щёлкнет, щёлкнет и задумается. Юля тоже всё задумывалась. Какая же дурная эта милая Люба! Ужасная чудачка!

– Тирлич, тирлич, нам хлопцев покличь…

И тотчас вставало перед глазами: застенчиво улыбающийся мальчик, рыба, мелькнувшая в речной ряби… Мальчик как мальчик. Но ведь молочный сын медведицы! Что-то в нём есть. Не знать – может, и не увидишь. Но что-то такое в нём всё-таки…

И Юля переводила взгляд на серебряные облака вишни.