Субботник

Одноралов Владимир — Субботник

Художник: Полякова Анна

Если в дверь к Александру Клавдиевичу звонили, то это означало, что пришёл неизвестно кто, но если раздавался глухой стук в нижнюю часть двери – значит, пришёл Субботник.

Субботником прозывался его внук Андрейка, но не за то, что приходил он к деду по субботам, а за страшную, хотя и понятную в его возрасте энергию.

В прошлый приход, например, он успел нарисовать на бабушкиных выкройках танковый и воздушный бой, куда-то задевать дедовы очки, рассыпать в кухонном буфете банку с мукой, потому что ему померещились там мыши, и обстрелять с балкона неизвестного кота семенными помидорами деда. Всё это – в двадцать минут.

Понятно, что жить с Субботником было интересно, но хлопотно, и родители с удовольствием отправляли его на выходные к старикам.

– А-а, наш Субботник пришел, – расплылся улыбкой дед, услышав знакомый стук.

Сегодня Субботник вошёл в квартиру боком и тихо. Вскинув голову, он глянул на деда и прошёл в комнату, которая по выходным предоставлялась ему. Там он остановился, как бы не зная, чем заняться, а наблюдательный дед заметил, что ухо у него напряженно торчит в сторону двери…

«Ага-а!» – сказал про себя дед и был прав.

За дверью кто-то по-мышиному завозился, зашикал, и наконец раздался звонок.

Дед раскрыл дверь и увидел сначала соседа по площадке.

– Тут к вам пришли, – почтительно сказал сосед. – Тимуровцы, наверное.

У его ног стояло трое ребятишек: две девочки и мальчик. Они, как и Андрейка, были в форме с октябрятскими звёздочками, и дед догадался, что они одноклассники внука и шли за ним следом.

– Андрей Лысов тут сейчас живёт? – спросила самая смелая девочка – белёсая, с невидимыми бровями толстушка.

– Сейчас тут живёт, – признался дед.

– Мы пришли высказать ему осуждение, – продолжила девочка.

– Что, что? – переспросил дед и наморщил лоб.

– Осуждение, – не так уверенно повторила она. – Он из нашей звёздочки. Нам учительница поручила высказать ему осуждение и чтобы родители на него подействовали.

– Он ведёт себя плохо, – виновато, видно очень стыдясь за Субботника, сказал мальчик.

– А-а! Ага! Ну, понятно, – сказал дед, хотя и мало что понял. – Тогда его, что ли, сюда нужно?

Он ввел насильно переставляющего ноги внука в переднюю, крепко взял его за плечи и повернул его лицом к октябрятам. Субботник же повёл носом вправо и вверх и как можно сильнее отвернул голову в сторону, что вовсе не означало виноватой покорности, а только решимость претерпеть всё, для него уготованное.

– Ага! – снова смекнул дед. – Не так-то здесь всё просто…

Дед и внук стояли рядом и на сто процентов были роднёй: круглолицые, голубоглазые и такие светловолосые, что у деда не видна была седина. Наверное, поэтому часть Субботниковой вины сама собой переходила на него. По крайней мере, толстушка отчитывала их обоих.

– Лысов, ты плохо себя ведёшь. Вчера ты с мальчишками так носился по двору, что сшиб с ног уборщицу тётю Аню. Потом ты мучил пчелу: привязывал её ниткой и заставлял летать.

– И ничего не мучил, – встрял в осуждение Субботник. – Я опыт делал: чья это пчела – дикая или домашняя?..

– Помолчи, – оборвал его дед. Он чувствовал, что всё это мелковато для Субботника, и главные его вины – впереди.

Девочка строго посмотрела на Лысовых.

– А ещё он неправильно рега… реар… – Она сбилась, покраснела, а мальчик ещё более виновато подсказал:
– …реагировал на замечания командира звёздочки.

– У нас в дневнике всё записано, – оправившись от смущения, сказала толстушка, взяла у второй, молчаливой девочки тетрадку и передала её Александру Клавдиевичу.

Тетрадь была озаглавлена «Дневник командира звёздочки. Пятая неделя».

Он внимательно изучил всё, что произошло на пятой неделе и вынужден был признать, что с Субботником связано большинство происшествий.

– «…на замечание командира звёздочки не дергать Аллу Иванову за волосы, бил командира звёздочки по голове», – грустно прочитал дед. – Так вот как ты неправильно реагировал?

Александр Клавдиевич наморщился и сильно потер переносицу, словно собирался чихнуть, и спросил:
– А кто же у вас командир звёздочки? И чем он его бил-то?

– Я, – тоненьким голоском ответила молчаливая девочка. – Он не больно бил. Тетрадкой. Только всё равно… А Алка эта вообще не из нашей звёздочки, – неожиданно горячо заключила она.

– А ещё, когда Иванова заплакала, он обозвал её мокрой цаплей, а извиняться не стал, – совсем потеряв голос от чувства вины, прошептал мальчик.

* * *

Когда октябрята ушли, дед обратился к внуку:
– Ну вот что, троечник противный, послоняйся по квартире, и чтобы молчком, а я подумаю, что с тобой, поросёнком осуждённым, делать. И считай, что тебе повезло – бабки дома нет!

Дед ушёл в туалет курить и думать, а Субботник слонялся по квартире и прислушивался, всё больше впадая в смятение, – дед в туалете фыркал и всхлипывал, словно подавился дымом.

Субботник очень нелегко пережил осуждение. Обычные шалости, записанные на бумаге, представлялись не подлежащими прощению проступками, и неизвестно ещё, что там придумает дед, который, похоже, плачет над его бедовой головушкой… Э-эх!

– Так зачем же ты эту Аллу за косу дёргал? – вкрадчиво спросил дед.

– Низачем, – буркнул Субботник.

– Тогда почему?

– Нипочему.

– А я вот знаю и зачем, и почему!

– Почему? – осипшим голосом прохрипел внук.

– Да потому, что она тебе нравится и на тебя, противного троечника, внимания не обращает. Так, что ли?

Субботник вспотел. Дед попал в самую середку. Он очень хотел дружить с Алкой и, сломленный дедовой проницательностью, заговорил:
– Мы же раньше с ней дружили! В первом классе. А теперь она все Толик да Толик. Я раньше её дерну – она меня книжкой хлоп! И обоим смешно. А сейчас чуть-чуть тронешь – как плакса плачет… У нас скоро день класса будет. Ну, как утренник, только после уроков. Я её спрашиваю: «Ты в каком платье придешь?» А она: «В немазаном сухом, в каком Толик скажет!» И такая ехидная, как ехидна.

Дед слушал его внимательно и чему-то улыбался.

– Цапля, ехидна… Ты кончай этот зоопарк, – сказал он и продолжил: – В общем, так, осуждённый. Извиняться тебе перед ней придётся, и так, чтобы это отложилось в садовой твоей голове надолго. Знаешь, где она живёт?

Субботник кивнул.

– Значит, мы сейчас идем к ней, ты извиняешься и даришь ей цветы.

Субботник повел было носом вправо и вверх, но дед точно так же повел носом и повторил веско:
– Цветы. А иначе миру между нами не бывать.

Миром с дедом Субботник дорожил даже больше, чем миром с родителями, и поэтому понял, что не миновать ему ни извинения, ни цветов.

– У меня же на цветы денег нет, – глупо возразил он.

– Ничего, я тебе займу, – успокоил его дед.

* * *

В горячей Субботниковой голове плохо запечатлелось, как в насквозь стеклянном магазине они купили пахнущие горелой листвой и снегом астры. Как брели по яркому осеннему парку прямо к Алкиному дому.

Перед выходом из парка, когда до Алкиного дома осталось только перейти дорогу, дед остановился.

– Давай-ка посидим, ты приготовься малость, осуждённый.

Они сели на скамейку, дед закурил.

– Небось никогда девчонкам цветы не дарил?

– Конечно, не дарил! Спрашиваешь еще, – возмущенно ответил Субботник и отвернулся.

– Я вот тоже не дарил и, представь, жалею.

Дед на секунду сощурился, словно от пучка света, и скроил непонятную какую-то улыбку.

«Жалеет, – подумал про него Субботник. – А сам рожи строит».

Он даже отвернулся от деда.

– Ты хоть посмотри на цветы-то. Чего даришь, рассмотри хорошенько!

– Чего смотреть? На болонков похожи, – прежним убитым тоном сказал внук.

– Ну конечно! И близко не попал. Болонка – собака глупая. Не искупают – будет ходить грязная, как половая щетка, да и трусливы они. А эти – чистые, гордые, как изо льда! И ведь смелые, до самого снега на клумбах стоят.

Субботник взглянул на цветы и подумал: «И правда, какие чистые… ледянистые…»

Случайно он перевел взгляд на лучи солнца в дыму и будто уловил какое-то родство между ними и этими гордыми цветами. Но какое – ни сказать, ни додумать он не сумел.

Вся встреча с Алкой Ивановой пронеслась в смятенной душе Субботника, словно вихрь. Но запомнил он этот вихрь хорошо. Уже перед самой дверью он рванулся было, чтобы котенком прыснуть вниз, остудить пылающие, как горячие оладьи, уши. Но дед кратко сказал: «Не трусь» – и поставил его рядом с собой.

А потом, еле-еле промямлив извинения, Субботник сунул в руки потрясенной Алки астры и пробормотал:
– Это тебе… эти ледянистые…

Алка ничего ему не ответила, осторожно взяла цветы, словно они впрямь были изо льда и могли разбиться, и только ойкнула. А когда ойкнула, то астры вдруг отразились в её глупых и милых от удивления девчоночьих глазах.

* * *

Он вошёл в класс и отыскал Алку глазами. Она точно заметила его, но даже не обернулась. Субботник устроился за своей партой, то есть прямо у неё за спиной, и потянулся к такой соблазнительной, цвета осенней листвы, косице. Он сжал ее в кулаке, но не дернул. Вернее, он дернул, но только для виду, и сказал шепотом:
– Привет!

Алка тут же хлопнула его дневником и тоже для виду, и тоже шёпотом ответила:
– Привет!

И им обоим стало смешно.

А командир звездочки вздохнула и сказала толстушке:
– Надо его в ихнюю звездочку переводить. Ничего на него не действует.