Эталон
Попов Валерий — Эталон
Художник: Прилепа Василий
Кувырок у меня всегда выходил вбок. Потому что голова у меня не круглая. Ну и что? Мне это даже нравится. Да и ребята попривыкли. И наш учитель физкультуры только посмеивался, бывало, когда я постою на голове, постою и набок валюсь.
Он вообще толстый такой был, добродушный. Задумчивый. Всё ладонью по груди шлёпал, искал, где у него свисток болтается. А свисток маленький был, и вообще не свисток, а манок на уток – свись-свись, – ничего не слышно. Однажды проходили соревнования – бег на сто метров. Мы согнулись на низком старте в напряжении. Стоим, ждём. А свистка всё нет. Оборачиваемся – а он сидит, на солнышке дремлет. Увидел нас:
– А! Что же вы? Пошли, пошли…
А секундомер давно уже – тик-тик-тик.
Вот такой он был. И однажды – исчез. Вернее, пришел на урок другой. Совсем. По фамилии Ционский. Сначала он мне понравился: молодой, подтянутый. И свисток – три дудки. Громкий, резкий.
Ционский нам сразу же такую дал разминку, что ночью потом никто заснуть не мог – кости гудели.
— Я, – говорит, – сделаю из вас людей!!
А после разминки устроил всем нам испытание.
– Присесть на одной ноге!
Только шестеро смогли. И я.
– Теперь встать на одной ноге!
И вдруг – встаю один я. Остальные валятся.
– Фамилия?
– Горохов.
– Я, – говорит, – беру тебя к себе в спортшколу…
Потом ещё на велотрек записал и в бассейн. И пошло! Раньше после уроков я с друзьями во дворе сидел. Ефремов со своими рыжими кудрями. Соминич в зелёном свитере. Хохмили. Смеялись. А теперь я занятой стал. Только прохожу мимо:
– Привет, ребята!
– К Ционскому пошел? Ну, вали, вали.
А Ционский всё человека из меня делал – раз-два, раэ-два! И действительно, я здорово изменился. Раньше, скажем, походка у меня была необычная: я так правой рукой двигал внизу. Меня все издалека узнавали:
– А вон Горох наш гребёт!
А теперь не узнают.
Потом постричься велел коротко. Мне вообще шла причёска, но раз надо…
И вот примерно к весне я уже быстрей всех бегал. Ционский смотрит, глаза щурит:
– Я, – говорит, – узнавал, ты к тому же отличник, и вообще…
– Да, – говорю, – так уж вышло.
– Пожалуй, – говорит, – я за тебя возьмусь. Сделаю хоть из тебя человека.
И вот в воскресенье заезжает за мной на своей машине. Сигналит под окном. Я выхожу. Едем.
– Что это, – спрашивает, – на тебе за хламида?
А на мне вельветка была, ещё бабушка сшила. Пообтрепалась, конечно, но я её любил.
– Завтра снимешь. Спортобщество тебе куртку выдаст, стального цвета. Форменную.
Едем.
– А чего заспанный такой?
– Да спал.
– Ты, я вижу, любишь поспать.
– Ага. Люблю.
– Придётся бросить.
– Да я после обеда.
– Да… И ешь ты много, парень. Придётся об этом забыть.
– Понимаете, очень уж вкусный был обед. Холодец. Давно так ножек в продаже не было. И вдруг входит моя тётка в мясной и видит на прилавке четыре коровьих ноги. Она, конечно, схватила их сразу. Обрадовалась. Так прямо домой и вбежала – на четырех коровьих ногах…
Ционский слушает и внимательно так на меня смотрит.
– Знаешь, – говорит, – я давно за тобой замечаю. Что-то ты часто фантазируешь. Брось. А то ничего у нас не выйдет.
И тут вдруг такое зло меня взяло!
Прическу состригли, походку изменили, разговоры свои оставь, от этого откажись, то брось, это забудь, – что такое?! Скоро вообще ничего от меня не останется. Уж и не я буду, а так, приложение к шиповкам.
– Понимаешь, – говорит Ционский, – задумали мы одно дело. Создать летний показательный лагерь. Из образцовых ребят, эталонных. Для кино будем снимать, в журналы.
«Да, – подумал я, – представляю, какая там будет тоска!»
Что-то не захотелось мне быть эталоном.
– Сейчас, – говорит, – тебе только испытание пройти – и всё.
«Ну ладно!» – думаю.
И вот вхожу в зал. За столом – комиссия. Сбоку шкаф.
– Ну, расскажите о себе. Какими видами спорта занимаетесь?
– Я? Да никакими. В футбол иногда гоняем. Помню, однажды дотемна гоняли. Мяча уж не было видно. Тогда мы натерли его чесноком и по запаху играли.
– Та-а-к, – озадачены.
– Ну, а какую вообще работу ведёте?
– Где? Во дворе?
– Ну, хотя бы.
– Недавно кошачью почту наладили.
– Та-а-к,–зашептались.
– Ну, а вообще как? С девочками дружите?
– Была одна. Зимой. Очень любила по морозу гулять, через весь город. Я побелею весь, дрожу, а она – хоть бы что – румяная, смеётся.
– Ну, а дальше?
– А дальше весна пришла.
– Ну и что?
– Ну, понятно, и растаяла она.
Тут Ционский вспылил, вскочил и в шкаф ушёл. И дверью хлопнул.
– Как же это, — говорю, – он в шкаф-то ушел?
– Это не шкаф. Там у нас ещё одна комната.
– А-а, понятно.
Шепчутся.
— Подождите пока в коридоре, мы вас вызовем.
Вышел в коридор. Тут взбешённый Ционский подбегает.
— Эх ты, не мог уж удержаться! И эти выдумки твои…
– А если мне нравится выдумывать?
– Мало ли что тебе нравится! Иногда приходится отказыватсья от своих слабостей. Да и не только от слабостей! Вообще ради успеха приходится от себя отказываться!
– А я, – говорю, – не хочу. Понимаете?
И ушёл. Домой уже пешком шёл.
Во дворе друзья мои сидят. Сначала они вообще не хотели принимать меня в беседу.
– Иди, – говорят, – к своим эталонам!
Но потом ничего, разговорились
А вечером я собрал портфель и в бассейн пошёл. Я вообще люблю поплавать. Но не для рекордов, а так, для удовольствия.
Плыву я, и вдруг рядом Ционский плюхается.
– Послушай, – говорит, – дело есть…
Ничего я ему не сказал. Только молча отплыл по-собачьи.
