Я жду вас всегда с интересом

Голявкин Виктор — Я жду вас всегда с интересом

Художник: Покалев Максим

Такого педагога я не встречал за все время своей учебы. А учился я много. Ну, во-первых, я в некоторых классах не по одному году сидел. И когда в художественный институт поступил, на первом курсе задержался. Не говоря уже о том, что поступал я в институт пять лет подряд.

Но никто не отнесся ко мне с таким спокойствием, с такой любовью и нежностью, никто не верил так в мои силы, как этот запомнившийся мне на всю жизнь профессор анатомии. Другие педагоги ставили мне двойки, даже не задумываясь над этим. Точно так же не задумываясь, они ставили единицы, а один педагог поставил мне ноль. Когда я спросил его, что это значит, он ответил: «Это значит, что вы – НОЛЬ! Вы ни черта не знаете, а это равносильно тому, что вы сами ни черта не значите, вы не согласны со мной?» – «Послушайте, – сказал я тогда, – какое вы имеете право ставить мне ноль? Такой отметки, насколько мне известно, не существует!» Он улыбнулся мне прямо в лицо и сказал: «Ради исключения, приятель, ради исключения, я делаю для вас исключение!» Он сказал таким тоном, как будто это было приятное исключение. Этим случаем я хочу показать, насколько все педагоги не скупились ставить мне низкие оценки.

Но этот! Нет, это был исключительный педагог! Когда я пришел к нему сдавать анатомию, он сразу, даже не дождавшись от меня ни слова, сказал, мягко обняв меня за плечо:
– Ни черта вы не знаете…

Я был восхищён его проницательностью, а он, по всему видно, был восхищён моим откровенным видом ничего не знающего ученика.

– Приходите в другой раз, – сказал он.

Но он не поставил мне никакой двойки, никакой единицы, ничего такого он мне не поставил! Когда я спросил его, как он догадался, что я ничего не знаю, он в ответ стал смеяться, и я тоже, глядя на него, стал хохотать. И вот так мы покатывались со смеху, пока он, всё ещё продолжая смеяться, не махнул рукой в изнеможении:
– Фу… бросьте, мой милый… я умоляю, бросьте… ой, этак вы можете уморить своего старого седого профессора…

Я ушёл от него в самом прекрасном настроении.

Во второй раз я, точно так же ничего не зная, явился к нему.

– Сколько у человека зубов? – спросил он.

Вопрос ошарашил меня: я никогда не задумывался над этим, никогда в жизни не приходила мне в голову мысль пересчитать свои зубы.

– Сто! – сказал я наугад.

– Чего? – спросил он.

– Сто зубов! – сказал я, чувствуя, что цифра неточная.

Он улыбался. Это была дружеская улыбка. Я тоже в ответ улыбнулся так же дружески и сказал:
– А сколько, по-вашему, меньше или больше?

Он уже вздрагивал от смеха, но сдерживался. Он встал, подошёл ко мне, обнял меня, как отец, который встретил своего сына после долгой разлуки.

– Я редко встречал такого человека, как вы, – сказал он, – вы доставляете мне истинное удовольствие, минуты радости, веселья… но, несмотря на это…

– Почему? – спросил я.

– Никто, никто, – сказал он, – никогда не говорил мне такой откровенной чепухи и нелепости за прожитую жизнь. Никто не был так безгранично невежествен и несведущ в моём предмете. Это восхитительно! – Он потряс мне руку и, с восхищением глядя мне в глаза, сказал: – Идите! Приходите! Я жду вас всегда с интересом!

– Спросите ещё что-нибудь, – сказал я обиженно.

– Ещё спросить? – удивился он.

– Только кроме зубов.

– А как же зубы?

– Никак, – сказал я. Мне неприятен был этот вопрос.

– В таком случае посчитайте их, – сказал он, приготавливаясь смеяться.

– Сейчас посчитать?

– Пожалуйста, – сказал он, – я вам не буду мешать.

– Спросите что-нибудь другое, – сказал я.

– Ну хорошо, – сказал он, – хорошо. Сколько в черепе костей?

– В черепе? – переспросил я. Всё-таки я ещё надеялся проскочить.

Он кивнул. Как мне показалось, он опять приготовился смеяться.

Я сразу сказал:
—Две!

– Как?

– Лоб и нижняя челюсть.

Я прождал, когда он кончит хохотать, и сказал:
– Верхняя челюсть тоже имеется.

– Неужели? – сказал он.

– Так в чём же дело?! – сказал я.

– Дело в том, что там есть ещё кости кроме этих.

– Ну, остальные не так значительны, как эти, – сказал я.

– Ах, вот как! – сказал он весело. – По-вашему, значит, самая значительная – нижняя челюсть?

– Ну, не самая… – сказал я, – но, тем не менее, это одна из значительнейших костей в человеческом лице…

– Ну, предположим, – сказал он весело, потирая руки, – ну а другие кости?

– Другие я забыл, – сказал я.

– И вспомнить не можете?

– Я болен, – сказал я.

– Что же вы сразу не сказали, дорогой мой!

Я думал, он мне сейчас же тройку поставит, раз я болен. И как это я сразу не догадался! Сказал бы – голова болит, трещит, разламывается, разрывается на части, раскалывается вся как есть… А он этак весело-весело говорит:
– Вы костей не знаете.

– Ну и пусть! – говорю. Не любил я этот предмет!

– Мой милый, – сказал он, – моё восхищение вами перешло всякие границы. Я в восторге! До свидания! Жду вас!

Он с чувством пожал мне руку. Но он не поставил мне никакой двойки, никакой единицы!

– До свидания! – сказал я.

Я помахал ему на прощание рукой, а уже возле дверей поднял кверху обе руки в крепком пожатии и помахал. Он был всё-таки очень симпатичный человек, что там ни говорите. Конечно, если бы он мне тройку поставил, он бы ещё больше симпатичный был. Но всё равно он мне нравился. Я даже подумал: уж не выучить ли мне, в конце концов, эту анатомию, – а потом решил пока этого не делать. Я всё-таки ещё надеялся проскочить!

Когда я к нему в третий раз явился, он меня как старого друга встретил, за руку поздоровался, по плечу похлопал и спросил, из чего глаз состоит.

Я ему ответил, что глаз состоит из зрачка, а он сказал, что это ещё не всё.

– Из ресниц! – сказал я.

– И всё?

Я стал думать. Раз он так спрашивает, значит, не всё. Но что? Что там ещё есть в глазу? Если бы я хоть разок прочёл про глаз! Я понимал, конечно, что бесполезно что-нибудь рассказывать, раз не знаешь. Но я шёл напролом. Я хотел проскочить. И сказал:
– Глаз состоит из многих деталей.

– Да ну вас! – сказал он. – Ведь вы же талантливый человек!

Я думал, он разозлится. Думал: вот сейчас-то он мне и поставит двойку. Но он улыбался! И весь он был какой-то сияющий, лучистый, радостный. И я улыбнулся в ответ – такой симпатичный старик!

– Это вы серьезно, – спросил я, – считаете меня талантливым?

– Вполне.

– Может быть, вы мне тогда поставите тройку? – сказал я. – Раз я талантлив?

– Поставить вам тройку? – сказал он. – Такому способному человеку? Да вы с ума сошли! Да вы смеётесь! Пять с плюсом вам надо! Пять с плюсом!

– Не нужно мне пять, – сказал я. – Мне не нужно! – Какая-то надежда вдруг шевельнулась, что всё-таки он может мне эту тройку поставить.

– Вам нужно пять,– оказал он.– Только пять.

– По-вашему, выходит, вы лучше знаете, что мне нужно?

– Но вы не отчаивайтесь! Главное – не отчаивайтесь! Веселей глядите вперед, и главное, не отчаивайтесь!