Вот, что я знаю о рыбах

Николаева Наталья — Вот, что я знаю о рыбах

– Она – рыба!

– То есть как?

– Запретила называть себя по имени и… плавает!

Папа мужественно снял ботинки, показывая жене, что эту новость он встретил, как подобает мужчине. Не менее решительно он натянул тапки и произнёс:
– Веди меня в её аквариум, или где там она у нас плавает.

Оба родителя, осторожно ступая, направились к комнате дочери.

– И ничего не ест, – докладывала мама надрывным шёпотом.

Папа приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы в комнату проникли его глаз и нос.

– Плаваешь, доча? А я вот с работы пришёл. Поужинаешь со мной? Ну, плавай, плавай.

Дверь медленно закрылась.

– Надо звонить тёте Вике, – решительно заявила мама, оказавшись на кухне.

– И майонез, пожалуйста, – ответил папа.

– Во-первых, тётя Вика – единственный врач в нашей семье, – продолжала мама. – А во-вторых, я так расстроилась, что голова раскалывается.

– Стоматолог, – сказал папа. – И хлеба отрежь, пожалуйста.

– Тётя Вика – заслуженный стоматолог, – гордо напомнила мама. – А курс психиатрии в институте все врачи проходят.

– По-моему, ты преувеличиваешь. Наплавается и поест. Кетчуп не надо.

– Она сказала, что жабрами ей дышать удобнее.

– Так и сказала – жабрами?

– Так и сказала.

– Вот видишь! А ты расстраиваешься. Совсем недавно она букву «р» не выговаривала. А тут – рррыба и жабррры. Поставь чайник, пожалуйста.

Мама всхлипнула.

Папа положил вилку.

– Тебя что больше беспокоит, что она не ест, или что она – рыба?

Мама всхлипнула громче.

Папа поднялся.

– Обойдёмся без психиатрических стоматологов.

Дверь в комнату дочери снова приоткрылась, освобождая пространство для папиных глаза и носа.

– Плаваешь, доча? А я тут подумал, может, загрузим в тебя новую программу. Помнишь, как мы с тобой обои на рабочем столе меняли: были рыбки, стали птички. Хочешь быть птичкой? И поклюешь со мной на кухне что-нибудь.

Мама сильно дернула его за руку. Папа закрыл дверь.

– Говорит, птичкой не хочет.

– Какая птичка?! Мы живём на двенадцатом этаже! Вы оба меня доконаете.

– Выпей таблетку. Нельзя терпеть головную боль. Знаешь, что, – сказал папа, вновь принимаясь за ужин. – Я как-то случайно залил себе в ридер книгу, не помню названия, и потом случайно её прочитал. Так вот, там говорилось, что все мы носим в себе отпечаток какого-нибудь животного, типа тотема, что ли. И если его в себе обнаружить и развить…

– Вторую таблетку пью, а голова не проходит, – заметила мама.

– И развить, – повторил папа, – и слиться с ним, то достигнешь счастья ещё при земной жизни, типа нирваны, что ли.

Мама поставила перед ним высокую чёрную чашку со свежезаваренным зелёным чаем.

– Так, может, наш ребёнок нашёл своего тотема и пытается с ним слиться в поисках гармонии, – подытожил папа.

– Что за чушь! Она же ребёнок! Ей четыре года пять месяцев и семнадцать дней. И не смотри на меня так. Я – мать. Я должна знать точный возраст своего ребёнка.

– Вес? – потребовал папа.

– Шестнадцать килограмм четыреста тридцать грамм.

– Рост?

– Ах, оставь! Ты сейчас потребуешь от меня показатели её артериального давления.

– Я, пожалуй, допью чай и посижу в Интернете, почитаю форумы. Возможно, в её возрасте абсолютно нормально считать себя рыбой, и беспокоиться не о чем.

– Я уверена, что эта зараза из сада, – вздохнула мама. – Все плохое она приносит из сада – краснуха, свинка, а теперь ещё эта рыба…

– Отвлекись. Твой сериал уже начался, – посоветовал папа.

Через час папа влетел в спальню. Мама приподнялась с подушек и погасила экран.

– Что? – с надеждой всматривалась она в мужа. – Что? Она престала быть рыбой? Согласилась поесть?

– Оказывается, рыбы умеют издавать звуки и общаются между собой, – воодушевленно начал он. – Они цокают, хрюкают, потрескивают. Их голоса напоминают пароходные гудки, вой сирены и барабанный бой. А морские коньки даже поют во время нереста.

Мама снова опустилась на подушки.

– А знаешь, как рыба движется в воде? – он поднял высоко над головой указательный палец и словно отбивал им такт при каждом новом слове: – За счёт волнообразных изгибаний тела! Ты знаешь, я попробовал.

– Что попробовал? – как-то уныло спросила мама.

– Двигаться за счёт волнообразных изгибаний тела, то есть как рыба, – ликовал папа. – Оказывается, это такая прекрасная релаксация после целого дня за компьютером. Я иду к нашей рыбке и буду плавать вместе с ней. И тебе советую присоединиться. Ты сразу же забудешь о головной боли, – сказал папа, направляясь к двери.

– Иногда мне кажется, что мне совсем не на кого положиться в этой жизни, – очень тихо, но отчётливо произнесла мама.

Папа застыл в дверном проеме.

– Но почему бы нам не принять её правила игры, – сказал он, немного подумав. – Она – рыба. Мы – её родители и, соответственно, тоже рыбы. Поплаваем вместе, может, она тогда и примет из наших рук червячка, чтобы своего заморить.

Мама молчала, смотрела в погасший прямоугольник плоского телевизора и вдруг сказала:
– В детстве у меня был аквариум.

– Ты никогда не рассказывала.

– И всегда грязный – я ленилась чистить и менять воду.

– Ситуация на кухне у нас сейчас не лучше, – не вовремя пошутил папа и осёкся.

– Я все пыталась застать их врасплох. Я считала, что когда за ними никто не наблюдает, они должны вести себя как-то иначе, ну так, как рыбки из мультфильмов.

Папа присел на край кровати.

– А потом я уехала в лагерь, сразу на две смены, с подружками. А вернулась, аквариума уже не было. Мне сказали, что отдали соседям. А у меня осталось несколько книг про аквариумных рыбок. И я вдруг стала их читать. До этого ничего не читала. Только по программе, а тут прямо запоем.

Папа взял маму за руку.

– Но я ничего не помню. Наверное, прочитала и тут же забыла.

– А я-то! – папа хлопнул себя по лбу и вскочил на ноги. – А я-то марки с рыбами собирал.

Он рывком раскрыл угловой шкаф и начал выкидывать из нижнего отделения какие-то папки и коробки.

– Вот, – папа победно водрузил на кровать большой, чуть затёртый альбом.

Они устроились на краю кровати рядышком, лицом к окну и спиной к двери. Половина альбома лежала на маминых коленях, половина – на папиных.

– Это – илистый прыгун, – папа любовно ткнул в какую-то марку. – Может пребывать на суше почти два с половиной часа. Дышит через влажную кожу.

Мама чуть ахнула от удивления.

– А это – филиппинский бычок – самая крошечная рыбка в мире. Длиной всего пятнадцать миллиметров.

– Как ты всё это помнишь? – удивилась мама. – Ведь столько лет прошло.

– У меня с детства память на цифры хорошая, – смутился папа и решил исправиться: – А это, смотри, какой-то гимнарх. Вот про него ничего не помню.

– Давай посмотрим в энциклопедии, – предложила мама. – Ведь есть же у нас что-то про рыб.

Папа подошел к полке и достал пару книг.

– Ты ищи в этой, а я здесь посмотрю. Давай, кто первый найдет, – предложил он.

– Гим-нарх, трам-пам-пам, гим-нарх, трам-пам-пам, – напевал папа, перелистывая книгу.

Мама искала молча.

Тут на пороге спальни появилась девочка. Она жевала горбушку бородинского хлеба, недоеденную и забытую папой на кухонном столе.

– Нашёл! – закричал папа. – «В реках Африки водится интересная слабоэлектрическая рыба – гимнарх, или нильская щука. Напряжение импульса у гимнарха около 4 вольт».

– А у меня написано, – сказала мама, – что этих рыб очень почитали в Египте, их не ели, а делали из них мумии и изображали на фресках.

Девочка забралась на родительскую кровать.

– Иди сюда, – папа сгреб её рукой и усадил посерёдке.

Альбом переместили на пол. В свободную от горбушки ладонь девочки легла марка с ярко-оранжевой рыбой гарибальди.

– Ищем! – скомандовал папа. – Кто быстрее!

И сразу зашелестели страницы. А на маленькую почтовую марку с рыбкой гарибальди падали хлебные крошки.