Пятнадцать минут с Томом Сойером
Внуков Николай — Пятнадцать минут с Томом Сойером
Рубрика: Героическое интервью
Вася Пёрышкин, как обычно, восседал верхом на столе в редакции и, болтая ногами, зачитывал вслух отрывки из толстой книги:
«В нашем городке было всего два врача – кузнец и индеец-знахарь, уж не помню сейчас какого племени. Кузнец врачевал тех, у кого болели зубы. Он усаживал пациента на пень около своей кузницы, запускал ему в рот клещи, упирался коленом в грудь, и не вина пациента, если его челюсть оставалась цела… Индеец же умел составлять из трав такие снадобья, которые и каменного льва вывернули бы наизнанку… Правда, практика у обоих была небольшой, потому что люди в городке болели редко».
«Наблюдая за своим Питером я понял, что из всех божьих созданий только одно нельзя слой принудить к повиновению – кошку. Если бы можно было скрестить человека с кошкой, это улучшило бы людскую породу, но сильно бы повредило кошачьей…»
– Можете угадать, кто это написал?! – воскликнул Вася, захлопывая книгу. Молчание было ответом ему. – Это же Марк Твен! Цитаты из его «Автобиографии». Как только я в четвёртом классе познакомился с Томом Сойером, а потом и с Гекльберри Финном, Марк Твен стал спутником моей жизни. Когда мне было грустно, я брал с полки его книги и уже через несколько минут начинал улыбаться, потом смеяться, а потом хохотать.
Нет на земле уголка, где не нашлось бы книг этого чудесного писателя. Его Тома и Гека знают все. Без этих мальчишек детство любого из нас было бы неполным. Они становятся нашими друзьями, едва мы научимся читать, а вместе с ними другом нашим становится и весёлый, непрерывно подшучивающий над людьми и над самим собой Марк Твен.
Как мне хотелось попасть в Америку, увидеть его, поговорить с ним! Но беспощадное время увело его от нас ещё в 1910 году. А его голос, его чудесные интонации остались в его книгах.
Мне хотелось проломить стену времени, стоящую между нами, и увидеть его таким, какой он есть в жизни.
И однажды мне это удалось! Наш Главный Редактор поручил мне взять интервью у Тома Сойера и Гекльберри Финна. Я сел на машину времени…
– Знаем мы теперь твою машину, – махнула на него рукой Аня Немальцина, Очень Ответственный Секретарь редакции.
– Ну, ладно, ладно, – отмахнулся Вася Пёрышкин. – Пошёл я в библиотеку и провёл там
Пятнадцать минут с Томом Сойером
Я оказался в городке Рединг, штат Пенсильвания, около большого дома «Стормфилд».
Я вошёл в полутёмную гостиную и сразу увидел Марк Твена. Он сидел в глубоком дубовом кресле у камина, в котором не было огня, и курил трубку. У него были густые, совершенно белые волосы и косматые, нависающие на глаза брови. Это придавало его лицу сердитое выражение.
Я хотел повернуть назад, но он заметил меня, вынул изо рта трубку и положил её на столик, стоящий у кресла.
– Ну, неожиданный гость, – сказал он низким хрипловатым голосом, – раз уж вы здесь, подходите поближе, садитесь. Я, правда, давно никого не принимаю, и не могу взять в толк, как вы попали в дом. Но раз уж попали – давайте поговорим. Вы – газетчик?
– Журналист, с вашего разрешения, – признался я, вздохнув.
– Я, видите ли, ненавижу газетчиков, – нахмурился Марк Твен. – Хотя в молодости сам работал наборщиком и даже писал для газет. Скажу вам, что наши американские газеты – самые лживые в мире. Они создаются бандой малограмотных самодовольных невежд, которые не сумели заработать себе на хлеб лопатой или сапожной иглой и в журналистику попали случайно, по пути в дом призрения… Впрочем, не буду вас обижать, будем считать, что к вам это не относится. Давайте поговорим о чём-нибудь более достойном и интересном. Я вижу, что вам не терпится что-то спросить…
«Какой он старый и усталый, – подумал я. – И, конечно, совершенно один в этом мрачном и неуютном доме. На стене календарь – 25-е ноября 1909 года. Я знаю из его биографии, что у него никого не осталось – ни жены, ни детей. Все умерли. Он всех пережил. Бедный, одинокий старик… Но глаза! Тёмно-синие и совсем молодые. Глаза Тома Сойера».
– Мистер Твен, я пишу для ребят, беру «героические» интервью у героев книг. В нашей стране России все знакомы с вашими книгами – и дети, и взрослые. Все любят вас и очень хотели бы узнать – жил ли на самом деле Том Сойер и можно ли с ним поговорить?
– О, Том! – он произнёс имя на южный манер – Там, а не Том. – Говорите со мной. – Его глаза стали печальными и грустными. – Том Сойер – это я сам, своей собственной персоной. А тётя Полли – моя мать Джейн Клеменс.
– А городок Сент-Питерсберг, где вы жили…
– Это Ганнибал в штате Миссури. Вы не поверите – я долго не мог научиться плавать. Я тонул раз девять – то в Медвежьей, то в Миссисипи. Но, как видите, не утонул до конца… Славное было время! Да, сэр, я доставлял своей матери немало хлопот, не то, что мой младший братец Генри.
– Это Генри описан в «Томе Сойере» под именем Сида?
– Да, это он… Не помню, чтобы Генри хоть раз совершил по отношению ко мне дурной поступок, но многие его похвальные поступки обходились мне дорого… Он был такой хороший, что просто тошно… Это Генри обратил внимание матери на то, что нитка, которой она зашила ворот моей рубашки, чтобы я не сбежал из школы купаться, другого цвета… За столом Генри никогда не таскал сахар. Он брал его открыто, прямо из сахарницы. Мать знала, что он не будет таскать сахар тайком от неё. Но относительно меня… У неё были на мой счёт сомнения, она отлично знала, на что я способен. Однажды в её отсутствие Генри всё-таки взял сахару из этой старинной сахарницы английского фарфора, которую мать берегла, как музейную редкость… и его угораздило эту сахарницу разбить! Ну, остальное вы знаете из книжки.
– Мистер Твен, скажите, кем на самом деле был Гек Финн?
– Вот его-то как раз звали Том, – улыбнулся писатель. – Том Бленкеншип. Он был сыном городского пьяницы. В «Гекльберри» я нарисовал точный портрет Тома… Он был неграмотен, неумыт, вечно голоден, но сердце у него было золотое… Мы любили водить с ним компанию, а так как это строго запрещалось нашими родителями, то дружба с ним ценилась ещё выше и во всём городке не было мальчика популярнее его. Он стал потом мировым судьёй в одном из глухих посёлков штата Монтана, прекрасным гражданином и его все там очень уважали.
– Это правда, что он дружил с негром Джимом и путешествовал с ним на плоту по Миссисипи?
– Да, правда. Настоящее имя Джима было Дэн. Дядя Дэн был нашим верным и любящим другом, союзником и советчиком. У этого негра была ясная голова и любвеобильное сердце – чистое, простое, не знающее хитрости… Всё это время я мысленно был вместе с ним и выводил его в своих книгах то под именем Джима, то под его собственным. Он у меня ездил по всему свету – в Ганнибал, вниз по Миссисипи на плоту и даже летал через пустыню Сахару на воздушном шаре… Это в повести «Том Сойер за границей».
– Вы писали в «Томе Сойере» о страшной пещере Мак-Дугала на иллинойском берегу…
– Эта пещера милях в трёх от Ганнибала… Там было нетрудно заблудиться кому угодно. И я там тоже заблудился однажды вместе со своей спутницей. Наша последняя свеча догорела почти дотла, когда мы завидели за поворотом огоньки разыскивающего нас отряда… Однажды там заблудился индеец Джо и умер бы голодной смертью, если бы иссяк запас летучих мышей. Но их там были целые мириады. Он сам рассказывал мне эту историю… И вовсе он не был таким злодеем, каким я его изобразил… В книге я заморил его в пещере до смерти, но единственно в интересах искусства – на самом деле этого не было… Кстати, вы любите змей? Нет, не гремучих настоящих или очковых, а обыкновенных ужей?… Мы приносили их домой и сажали в рабочую корзинку тёти Патси (в «Гекльберри» я называл её Салли – это сестра моей матери)… К змеям она питала предубеждение и всегда очень пугалась, когда они из корзинки выползали прямо ей на колени…
– Простите, мистер Твен, а та ваша спутница, с которой вы заблудились в пещере… она – Бекки Тэтчер?
Он посмотрел на меня, прищурив глаза.
– Я назову её… Мэри Уилсон, потому что её звали иначе… Я перед ней благоговел, потому что она казалась мне ангелом и недостижимой для такого скверного и заурядного мальчишки, как я.
– Вы учились вместе?
– У нас в Ганнибале была всего одна школа. Она стояла на просеке, среди леса, и в ней учились около двадцати пяти мальчиков и девочек. Самому молодому ученику было семь лет, а самому старшему – двадцать пять. Мы ходили в школу летом, два раза в неделю. Отправлялись туда по утреннему холодку лесными тропинками и возвращались в сумерках, к концу дня…
Я хотел задать мистеру Твену ещё много-много вопросов.
О том, как он был лоцманом на Миссисипи, как искал серебро и золото в горах Невады и в Калифорнии, как был секретарём у сенатора, как написал свой самый первый рассказ «Знаменитая скачущая лягушка», как стал известным всему миру писателем и путешествовал по земному шару, читая свои рассказы, но вдруг увидел, что устал – ведь ему шёл уже семьдесят пятый год.
Дрожащей рукой он взял со стола свою трубку и сунул её в рот. Вынул из кармана спички. Взгляд его стал рассеян, он смотрел не на меня, а куда-то в угол.
Я понял, что надо уходить. Но мне хотелось задать ещё один вопрос, самый последний.
– Мистер Твен, простите, я сейчас исчезну, – робко сказал я. – Но мне очень хочется услышать, что вы – знаток людей – думаете о людях?
– О людях? – повторил он. – Люди –весьма странные существа. Вместо того, чтобы просто жить, они всю жизнь пресмыкаются. Одни – перед чинами. Другие – перед героями. Третьи – перед силой. Четвёртые – перед богом. Из-за этого они всё время спорят и дерутся между собой. Но все вместе единодушно пресмыкаются перед деньгами… Вот так, молодой человек. Прощайте.
Я поклонился и вышел из гостиной.
…Передо мною был письменный стол, листы бумаги, моя верная авторучка и рядом – раскрытая «Автобиография» Марка Твена.
Он родился чуть ли не двести лет назад, но он не умрёт и через двести лет, и через тысячу. Потому что добрые, честные и гениальные писатели живут на земле вечно, как и созданные ими персонажи.
Вася слез со стола и ушёл домой, путешествовать во времени. А его записи на этот раз переписывал
Николай Внуков
