Я качалась на качелях

Толкачева Анна — Я качалась на качелях

Я качалась на качелях под окнами филатовской квартиры. Я хотела, чтобы Филатов обратил внимание на трагическое выражение моего лица. Чтобы он подошёл и спросил, что со мной происходит. А я бы ответила…

Нет, я бы ничего не ответила. Я бы загадочно промолчала.

Филатов вышел из подъезда в длинном чёрном пальто, с непокрытой головой. На его курчавые волосы сразу же опустились снежинки.

Я сделала вид, что смотрю совсем в другую сторону.

– Кнопка! – крикнул Филатов, проходя мимо качелей. – Что ты здесь делаешь? Не замерзла?

Я старалась молчать как можно загадочней, но он, кажется, этого не заметил.

– Передай папе, что его проект Казакову понравился. Запомнила?

– Да, конечно, – печально произнесла я. И он ушёл, а я долго-долго смотрела ему вслед.

«Передай папе, что его проект понравился…». Что он этим хотел сказать? И почему Кнопка? Сто лет меня так никто не называл.

Я влюблена в Филатова с первого, наверное, класса. Или вообще с самого рождения. Он иногда приходит к папе играть в шахматы, пить кофе с коньяком и разговаривать о работе. Мама думает, что я обожаю Филатова как ребенок, на которого он обращает внимание: дёргает за волосы и дарит всякие шоколадки. Это вовсе не так. Когда-нибудь я, наверное, выйду за него замуж. К тому времени, как я окончу школу, он, может быть, уже разведётся с Еленой Сергеевной. Но это будет ещё нескоро. Пока я, конечно же, «Кнопка» и «Человеческий детеныш», и надо мной можно издеваться как угодно и совершенно не интересоваться моими делами, не знать, о чём я думаю, кроме уроков и мультиков.

А я хожу около его дома, чтобы его увидеть. Сижу на этих качелях. Ни один нормальный человек не станет зимой кататься на качелях, если у него нет тайного умысла.

Я ждала, когда Филатов вернётся. Но он всё не шёл и не шёл. Зато появился Дюшка. Он кинул в меня снегом. Я слезла с качелей, слепила комок и запустила в него. Дюшка захохотал.

Дюшка, Дюшес – сын Елены Сергеевны, которая учит нас музыке и этике. Сын Филатова.

– Ты таблицы по истории сделала? – спросил Дюшка.

– Сделала.

– Слушай, будь другом, покажи, куда там что вписывать. А то я на уроке не был, когда объясняли. Меня отпросили на хор.

– Ладно, неси учебник и тетрадку.

– Лучше пойдём ко мне. А то темнеет уже.

– А ты что, темноты боишься?

– Глупая! Читать не видно.

– Под фонарём встанешь, – огрызнулась я.

Пойти домой к Дюшесу. Это значит – к Филатову домой. А почему бы и нет?

Дюшка поставил передо мной неимоверных размеров шлёпанцы. В них я, как в лодках, вплыла в комнату.

– Пианино передвинули, – заметила я.

– Потому что книжный шкаф купили. А ты откуда знаешь?

– Я была здесь. Давно.

– Почему же я тебя не видел?

– Ты не помнишь. Тебе год был. А мне три. Я же старше тебя. Забыл?

Я намного старше Дюшеса. Он пошёл в школу с шести лет, а я оставалась на второй год. Но всё равно это смешно: учиться в одном классе с будущей мачехой.

На пианино стояла чёрно-белая фотография в рамке. Два студента в стройотрядовских куртках и кудрявая девушка. У нас есть точно такой же снимок. Давным-давно моя мама любила Филатова. А замуж вышла за папу, потому что Филатов оказался ненадёжным человеком. Значит, мне эта любовь передалась по наследству, как бабушкино колечко с бирюзой, как мамина искусственная шуба?

Я смотрю на фотографию Филатова и говорю шёпотом: «Я люблю этого человека. Если б он знал, как я его люблю!»

– Я знаю, – вдруг произносит Дюшка. Он стоит у меня за спиной.

– Что? Что ты знаешь? – спрашиваю я, не оборачиваясь.

– Я давно заметил. И как ты пишешь на обложках «Андрей Филатов», а потом замазываешь. И как ты на маму смотришь.

– На маму?

– Ну, на Елену Сергеевну. Ты на неё такими испуганными глазами глядишь на уроках, как будто что-то у неё украла. Думаешь, я не догадался?

– Догадался? – слабым голосом переспрашиваю я. Мне хочется упасть в обморок, но я не знаю, как это делается.

– Я догадался. И… я тоже. Давно уже.

– Что – тоже?

– Влюбился в тебя. Ты – в меня, а я – в тебя.

Я прислоняюсь к пианино. Смотрю на Дюшеса. Он совсем не похож на Филатова. Он похож на утёнка из мультика. Маленький взъерошенный Дюшка.

Дюшка – это Андрюшка. Он тоже Андрей Филатов. Андрей Андреевич. А я и не знала.

Мы стояли и молчали, наверное, целый час. Потом Дюшка – Андрей Филатов-младший – спросил:
– Можно тебя поцеловать?

– Можно, – сиплым голосом сказала я. Дюшка неуверенно ткнулся губами в мою щёку.

– Не так, – я наклонилась и быстро поцеловала его в губы. И ничего при этом не почувствовала. Никакого тайного жара, никакого приятного волнения. Ничего.

Филатов любил мою маму. Дюшка любит меня. Это передалось по наследству. Как шуба.

А может быть, Филатов – мой отец. Такое бывает. Как в сериалах. Значит, Дюшка – мой брат. Глупость какая.

Дюшка сел на вертящуюся табуретку. Я походила по комнате, остановилась около письменного стола. Увидела раскрытую тетрадь с прекрасно выполненным заданием по истории.

– Дурак, – сказала я. – Господи, Дюшес, почему ты такой дурак?

Я вернулась домой. Открыла дверь своим ключом.

– Ты почему так поздно? – спросил папа. – Где ты была?

– Я качалась на качелях, – ответила я. – Меня просили тебе передать, что Казакову твой проект понравился.