Сказочный вечер на улице Боткина

Левинзон Гавриил — Сказочный вечер на улице Боткина

На улице Боткина все дома трёхэтажные, все кошки серые, и у всех мальчишек привычка насвистывать в парадном. Однажды там произошла история до того удивительная, что, можно подумать, её кто-то выдумал.

Всё началось с появления рыжей собаки. Собака вела себя необычно: не обходила с опаской прохожих, не поглядывала на мальчишек, проверяя, нет ли у них в руке палки или камня; она протрусила до перекрёстка и улеглась на тротуаре, положив голову на лапы. Оба уха у собаки были опущены.

Никто не обратил на неё внимания.

Мишка Кузнецов, потому что смотрел в окно на Светку и Марту.

Светка и Марта, потому что думали о том, что на них смотрит Мишка.

Генка Кокорев, потому что в первый раз надел новые джинсы. А человек в новых джинсах – это всем известно – собак не замечает.

Малыш Лёвка не обратил на собаку внимания, потому что смотрел, как ездит на велосипеде малыш Толька.

А малышу Тольке и вовсе не до того было: он же катался на велосипеде.

Братья Пискарёвы обязательно бы заметили собаку, но они в это время дрались в парадном.

В общем, на собаку никто не обратил внимания. А жаль.

Итак, Мишка Кузнецов смотрел в окно на Светку и Марту. Но Светка и Марта делали вид, что не замечают Мишку. Такие уж были у них отношения. Светка и Марта хихикали, закатывали глаза, поводили плечами – противная девчоночья привычка. Мишке казалось, что девчонки делают это ему назло или того хуже: говорят о нём что-то обидное. «Вот ломаки, – думал Мишка. – Они, наверно, думают, что я смотрю на них. А я смотрю вовсе не на них. Я смотрю вон на то дерево».

У Мишки было плохое настроение. Он только что вернулся домой страшно голодный, – а дома ни еды, ни родителей. А тут ещё к девчонкам подошёл Генка Кокорев в новых джинсах и начал рассказывать, как прыгнул в бассейне с трёхметровой вышки. «Смотри-ка ты, – думал Мишка, – как Генка расхвастался. Будто это не он в воскресенье плакал, когда мать не дала денег на мороженое».

А малыш Толька всё ездил на велосипеде: быстро, медленно, поворачивал и вправо, и влево, наклонялся над рулём, как гонщик, и опять выпрямлялся – покрышки шуршали по асфальту.

– Толька! – заканючил малыш Лёвка. – Дай прокатиться. Раз-о-о-чек. Скоро отец купит мотоцикл, я скажу, чтоб он тебя покатал.

– А! – ответил Толька. – Ты уже полгода это говоришь. – И развернулся вправо.

– Лёвка, – сказал Генка Кокорев, – да не проси ты его, не унижайся.

«Ха! – Подумал Мишка. – Всех этот Генка поучает. Будто это не ему восьмиклассник в школе шалабанов надавал».

Из подъезда выбежал Пискарёв-младший. А за ним Пискарёв-старший. Пискарёв-младший нёсся вовсю. Мелькали ноги, страшно двигались острые локти, под рубахой ходили лопатки, а белобрысый чубчик стоял торчком. Но Пискарёв-старший всё же догнал брата и шлёпнул ладонью по спине. Он отбежал, начал издалека ехидно улыбаться и разок даже язык показал. Пискарёв-младший разобиделся. Он снял сандалию с правой ноги, а потом с левой. Он грохнул сандалиями о тротуар.

– Не буду я носить твои объедки! – крикнул Пискарёв-младший.

– Не объедки, а обноски, – поправил Генка Кокорев.

– Генка, – крикнул Мишка из окна. – Ты чего это всех поучаешь? Ты что забыл, как по арифметике чуть переэкзаменовку не получил?

А собаку так никто и не заметил.

Если бы Мишка в это время посмотрел направо в конец улицы, то он бы из окна мог увидеть, как на перекрёстке появился мужчина с большой картонной коробкой в руках. Мужчина остановился, раздумывая, по какой улице лучше пройти к остановке трллейбуса. Собака открыла глаза, посмотрела на мужчину, её левое ухо поднялось и указало на улицу Боткина. Мужчина улыбнулся собаке, поблагодарил её кивком и двинулся в том направлении, куда указывало собачье ухо.

На улице Боткина стоял тихий летний вечер. Солнце скатывалось по небу, приближаясь к верхушке телевизионной вышки, видневшейся за домами и деревьями.

Мужчина поравнялся со скамейкой, на которой сидели Светка и Марта, попросил девчонок подвинуться и присел рядом с ними передохнуть. Картонную коробку он держал на коленях.

– Устал, – сказал мужчина. – Телевизор – тяжёлый аппарат. И как назло такси не попадаются.

– Какая марка? – крикнул из окна Мишка.

– Сони, – ответил мужчина. – Сони-малютка. Для спальни. Это я в подарок Марусе.

– А кто такая Маруся? – спросил Пискарёв-старший. Он только что подошёл и всё оглядывался – а то Пискарёв-младший ещё застанет врасплох. Пискарёв же младший подкрадывался.

– Маруся – моя жена, – ответил мужчина. – Вот я ей и купил телевизор. А она мне перед этим мобильник подарила.

– Ха! – сказал Генка. – Вы же тоже будуте смотреть телевизор. Какой же это подарок?

– Что ты всё умничаешь? – крикнул Мишка из окна.

А любопытная Марта спросила:
– А перед телевизором что вы ей подарили?

– А перед телевизором я ей подарил мериносную кофтульку, – ответил мужчина.

– А она вам? – спросил Пискарёв старший.

– Серые брюки от Версаче.

– А вы ей? – спросил Генка и посмотрел на свои «Врангеля». Они были синие.

– А я ей часики с браслетом.

– Вот это да! – сказал Пискарёв-младший. Он уже подкрался. Сандалии он держал в руках. За ним стоял малыш-Лёвка.

– А велосипед она вам не дарила? – спросил он.

– Нет, – ответил мужчина. – Она мне подарила лыжи для прогулок за городом.

– А вы ей? – спросил малыш Толька. Одна его нога стояла на тротуаре, а другая упиралась в педаль велосипеда.

– А я ей чайный сервиз.

– Вот это да! – сказала Марта. – А перед чайным сервизом что вы ей подарили?

– Сочинения Гоголя, – ответил мужчина. – А она мне перед этим сочинения Пушкина.

– Ну, а вы ей перед этим? – спросила Светка.

– А я ей перед этим флакон французских духов, коробку конфет «Зимняя вишня» и несколько букетов цветов. Ну, а больше ничего я ей не мог подарить, потому что до этого мы не были знакомы. Мужчина встал, попрощался и пошёл по правой стороне улицы Боткина, неся перед собой коробку. Когда он уже отошёл далеко и должен был свернуть на улицу Сержанта Павлова, Мишка крикнул из окна:
– Толька! Поскорее поезжай. Узнай, что он ей подарит после телевизора.

Светка загибала пальцы и что-то подсчитывала про себя. Пискарёв-младший всё ещё держал сандалии в руках. Он жалел, что не спросил у мужчины, не дарила ли ему Маруся ботинок за пятьсот рублей. Толька нёсся на велосипеде за мужчиной. Он его догнал и притормозил. Он поговорил с мужчиной и поехал обратно. Он ещё издали крикнул:
– После телевизора он ей подарит дублёнку, а она ему пока не известно что.

Пискарёв-стариший надевал брату сандалии.

Солнце в это время как раз коснулось верхушки телевизионной вышки: из вышки и солнца получился высоченный фонарь. Две серые кошки дремали в палисаднике на траве, а третья вышла из парадного, потянулась, зевнула – и пошла по улице так спокойно, как будто на свете не существует собак.

Малыш Лёвка уже сидел на велосипеде, а малыш Толька бежал рядом и следил, чтобы Лёвка не упал, и помогал советами.

Из парадного, насвистывая, вышел Мишка, он подошёл к скамейке, сел рядом со Светкой и Мартой и стал рассказывать, как на уроке физкультуры они всем классом прыгали с трёхметровой вышки.

А собака? Собаки уже не было. Так её никто и не увидел. А жаль.