Заячья печка

Яхнин Леонид — Заячья печка

У дяди Пётры борода не растет. То есть она растет, но он её каждое утро соскребает. Чтобы не росла. Но однажды случилось такое, что и про бороду забыл дядя Пётра. Она тут же и полезла, поползла по щекам. Оказалось, что борода у него сивая. Ни то, ни сё. Но дело не в бороде дяди Пётры, а в метельной бороде Тимофея-полузимника.

Дядя Пётра все приметы знает. От бабки ему это знание досталось. У бабушки присловье имелось на каждый день. Сегодняшний январский денёк у нее назывался Тимофей-полузимник. И точно. Как раз ползимы протекло. Сжился дядя Пётра с глубокими сугробами, поскрипывающими снежными тропинками, со слепыми морозными окнами. О летнем тепле и мечтать забыл. У печки согревался. А тепло дядя Пётра любил и дров не жалел. Чего их жалеть, когда лес рядом и топор под лавкой? Дымная струйка над его домом день и ночь к небу тянулась. Но и поленница, что выше сарая была, уже последними чурочками рассыпалась. Завтра хорошо бы за дровишками сходить.

А ночью приснился дяде Пётре сон. Самый зимний. Будто загасла печь. И вышел из неё Тимофей-полузимник. И что удивительно – сажей ничуть не испачкался. Запихнул Полузимник свою белую бороду в карман шубы и уселся к дяде Пётре на кровать. Тут же ноги у дяди Пётры захолодели, и одеяло поверху ледяной корочкой подернулось, будто река. А Тимофей-полузимник поглядел и сурово молвил:
– Не ходи, дядя Пётра, никуда. Пурга будет.

Голос у Полузимника неожиданно оказался тонкий, птичий. Пока спящий дядя Пётра этому удивлялся, сон его прошёл. Проснулся, глядит, одеяло с него сползло. Босые ноги захолодели. И от печи холодом веет. Тимофею-полузимнику хорошо – ему мороз, можно сказать, брат родной. А дядя Пётра без тепла не может. Придётся идти. Да и до лесу полчаса ходу. Можно по дороге, а лучше через поле прямиком. Там и тропинка проторена. Глянул дядя Пётра на небо. Прислушался к ветру. Чистое студёное небо его успокоило. А ветер и вовсе пропал. Уполз, будто виноватый щенок, волоча за собой хвост снежной позёмки.

Натянул дядя Пётра двойные рукавицы и двинулся через поле. Идёт, посвистывает, а на душе неспокойно. Смутил его ночной визит Полузимника. Да и ветер как-то странно пропал. Не за тучами ли отправился? Опасается дядя Пётра, но идёт. Кусты обходит. Под них сугробы намело! Утонешь. Слыхал он – зайцы в них отогреваются. Потому и зовут эти сугробы заячьими печками. Дядя Пётра даже один такой сугроб на всякий случай ногой пошевелил. Вдруг заяц оттуда выскочит? Но выскочил не заяц, а ветерок. Скользнул белочкой по ногам, валенок запорошил. И улизнул за другой сугроб. Оттуда уже сквозняком дунул. В лицо сухим снегом ударил. Крутанулся вокруг дяди Пётры и подвыл чуть-чуть.

Спохватился дядя Пётра, на небо взгляд кинул. И не увидел неба. Ветер уже и небо запорошил снегом. Огляделся дядя Пётра. Стоит он посреди поля. И катит на него белая туча. По земле идёт. Или уж небо так низко опустилось? Дядя Пётра не медлил. Повернулся и бегом обратно. Добежать бы до дому. И вдруг загудело, завыло. В миг обернула пурга дядю Пётру белым колючим одеялом. Барахтается он, а его всё плотнее и плотнее укутывает. Так плотно укутало, что уж и ветра не слышно. Тишина.

Выставил руки вперед дядя Пётра. Будто на стену боится наткнуться. А перед ним и впрямь стена. Молочная. Молочная стена пурги. И непонятно, идёт ли он к дому или наоборот? Тут он и упёрся во что-то твёрдое. Как будто деревянное. Может быть, дом? Притёрся дядя Пётра к этому деревянному плечом и пошёл, отыскивая дверь. Идёт, идёт, плеча не отрывает. Долго ходил. Голова закружилась. Тогда и понял – вокруг дерева ходит! Неужто в лес забрёл?

Стал дядя Пётра под ногами шарить. Тропинку рукой нащупывать. И тут же нащупал что-то тёплое, живое. Это живое как прыгнет на него. И ну обнимать! Дядя Пётра прихлопнул руками по груди, скрестил их и – вот случай – обнял зайца! Затих заяц у него в руках. Дрожит. А пурга наметает и наметает снег. Не успел дядя Пётра опомниться, а над ним уже снежный горб.

Сколько часов промигнуло, дядя Пётра не помнил, будто продремал всё это время. Только вдруг заяц, что до той поры сидел тихо, как бы и не живой, как сиганёт сквозь сугроб. Дядя Пётра вслед ему сквозь дыру в сугробе глянул. А на дворе уже не Тимофей-полузимник – полузимница Аксенья. Пургу успокоила и расстелила небо, словно синий плат.

Выходит, два дня просидел дядя Пётра в заячьей печке.