Пуля

Бекенская Юлия — Пуля

– Юлька, смотри!

Мне на ладонь лёг кусочек металла. Тяжёлый двухцветный конус, красный у наконечника, у основания чёрный.

– Подумаешь, пуля, – сказала я.

Мы стояли на берегу. Течение возле Ивановских порогов, в самом узком на Неве месте, было очень сильным. Мы смотрели, как вода бурлит и бьётся о камни.

– «Подумаешь, пуля», – противным голосом передразнил Юрик. – Это трассирующая пуля. Ты хоть знаешь, что это такое?

Я не знала. Хотя пулями удивить меня было трудно. Во время Великой Отечественной тут, на Ивановском пятачке – маленьком плацдарме, где наши бились за Ленинград – патронов было расстреляно великое множество. Гильзы, осколки, перекорёженные листы железа раскиданы были по всему берегу: и на песке, и под водой, и на крутых откосах из жёсткой глины. Всё ещё валялись, врастали в землю, хотя с войны прошло уже много лет.

– Трассирующая пуля, – объяснил Юрка, – может лететь и гореть. Подавать сигнал. Поджечь что-нибудь. Это тебе не обычная винтовочная!

Я кивнула, оценив важность находки. Винтовочных гильз у меня была целая куча: ржавые, покрытые коркой от воды и песка, зелёные от окиси и блестящие, выкопанные из глины, в которой они сохранились как новые. Я прятала их от предков во дворе, в игрушечном ведёрке. Ещё в гильзы можно было свистеть.

– Дарю! – великодушно объявил Юрка. – Можешь просверлить в ней дырку и носить на шее. Или как брелок.

Подарок был царский. Мы побрели вверх по тропинке, глядя под ноги: босыми пятками запросто можно было поймать стекло, или, того хуже – колючую проволоку. Она тоже осталась с войны – в наростах ржавчины, скрученная спиралью или разломанная на куски, валялась по берегу, часто совсем незаметная под водорослями и травой.

Мы шли по течению вверх, чтобы через пару километров зайти в воду и плыть обратно. Это было обычной забавой, и даже бабушки, которые летом отвечали за нас перед родителями, не сильно ругались.

Юрка был ныряльщик и следопыт, и рассказывал о своих находках, извлечённых с невского дна. Нырял он бесконечно, до мурашек и синих губ, заглядывал под каждый камень на дне, не сильно заботясь, что одна из найденных им железяк может взять и рвануть. Он вытаскивал добычу и тащил домой. Тайком от родителей устроил на чердаке целый склад: каски, патроны, штыки…

– Если отец узнает – убьёт, – заключил он. – Ну что, спускаемся?

За разговорами мы пришли. У самой воды пахло свежим. Всем известная рыбка, корюшка, на самом деле пахнет Невой. Это просто Нева пахнет свежими огурцами.

…Плыть по течению интересно. Вроде бы никуда не гребёшь, а гаражи для катеров, люди на берегу, деревья, что сползают к воде корнями наружу, проносятся мимо. А для тебя течение совсем не заметно.

И бакен впереди – большой железный буй, который показывает фарватер – тот, что с берега выглядит игрушкой, на фоне твоей еле торчащей над водой головы впечатляет. Кажется, что этот двухметровый монстр с облупленной краской взрезает волну и со свистом проносится мимо. Хотя ты точно знаешь, что он стоит на месте, а плывёшь как раз именно ты.

…Вечером я подошла с пулей к деду:
– Дедуль, не подскажешь, как можно просверлить вот тут дырку?

Он оторвался от газеты, и долго смотрел на пулю в моих руках. Потом снял очки, взглянул на меня и очень отчетливо произнес:
– Выб-ро-сить. Немедленно.

– Почему?! – от удивления голос у меня сорвался. – Это же пуля! Она же не может взорваться или выстрелить! Почему?!

Бабушка молча наблюдала за нами.

– А ты хоть раз видела… – начал дед и замолчал. Посмотрел на меня, на пулю, хотел было что-то сказать, потом махнул рукой и закончил твердо: – Выкинуть. Живо. Ты слышала?

– Да! – я вскочила и вылетела из дома, хлопнув дверью.

Спиной чувствовала, как он наблюдает за мной из окна. Всё кипело: что за глупости?! Это мне подарили! Мне! Почему я должна выбрасывать?!

Был большой соблазн схитрить и оставить подарок в кулаке, сделав вид, что кидаю. Но это нечестно. Я размахнулась и бросила пулю в траву, стараясь запомнить место падения. С дедом мы не разговаривали весь вечер.

Утром я вышла во двор, и, как ни в чем не бывало, двинулась к месту, которое приметила ещё вчера. Я хотела найти свой подарок.

– Что это ты там роешь, Юленька? – окликнула меня бабуля.

Засекла. Мне ничего не оставалось делать, как брякнуть:
– Да вот, цветы тут, трава…

– Цветы, травка, – ответила бабушка, – это хорошо. Это ты молодец. Иди-ка тогда, прополи мне настурции, очень уж они заросли, – и, усмехнувшись, скрылась на веранде.

За настурциями последовала морковка, потом горох. Ползая по грядкам, я ругала все пули на свете, их дарителей, а также деда и коварную бабулю, которая так ловко воспользовалась моей растерянностью.

Только к вечеру мне удалось вырваться на свободу. Юрка жил через дом от меня, и я увидела его во дворе. Вид он имел невесёлый. Руки были испачканы в краске, на голове красовалась шляпа из старых газет.

– Штрафной батальон, – подвёл он итог, выслушав мои новости. – А меня вчера батя засёк. На чердак влез за ножовкой, а тут я со своими железками…

– И чего? – выдохнула я.

– Выпорол. Выбросил. Выдал краску. Ещё ползабора осталось, – приятель был неразговорчив. – И неделю без Невы! А ты говоришь, – вздохнул он.

– Засада! И чего они оба взбеленились, – посочувствовала я. – До сих пор не пойму.

– А я вот, ты знаешь, понял, – Юрка сел на траву. – Как батя за ремень взялся, так прямо озарение нашло какое-то. – Он помолчал и закончил: – Дед твой эти самые пули в действии повидал. И сам стоял под ними. А мы с тобой, два кретина – сувениры, сувениры.

Он поднялся и со вздохом взялся за кисть.

А я побрела своей дорогой.

Туда, где над прохладной рябью Невы за синие леса другого берега катилось закатное рыжее солнце.