Моя прабабушка Наташа

Переляев Сергей — Моя прабабушка Наташа

Загнать меня с улицы домой крайне трудно, а тем более, если зима и в самом разгаре хоккей. Я ношусь со своей перемотанной изолентой клюшкой “Русь” от одних ворот к другим (а ворота наши — деревянные ящики, которых полно валяется около овощного магазина), шапка-ушанка, чтоб не сползала на глаза, брошена куда-то в близлежащий сугроб, и крики из окна, что пора домой, как-то совсем не воспринимаются. Но время уже десять вечера, и моя прабабушка Наташа выходит на крылечко (а играем-то мы прямо на дороге возле дома) и манящим-преманящим голоском говорит:

– Сереженька-а! Идём-ка домой, там дедушка пришел, а что он принё-ёс! Ай-яй-яй..!

Тут мне хоть и стыдновато становится перед друзьями, что дедушкины подарки могут быть важнее игры, но все-таки я останавливаюсь и смотрю на Наташу.

– А что он принёс?

– Ой, ну такое, такое! Он сам тебе покажет, идём-ка домой.

Действительно интересно, что дед принёс, может, камышей на болоте набрал, я ж давно прошу. Хотя, зима, – думаю, – какие ж болота?

Заходим в подъезд. Я впереди, Наташа сзади. На втором этаже живём, идти недолго, но я всё равно спрашиваю ещё раз, что же всё– таки дедушка принёс. И тут вот что происходит. Наташа, понимая, что я уже обратно на улицу не выскочу, поскольку она загораживает мне дорогу, резко меняется в лице и, толкая меня в спину как военнопленного, чеканит:

– Иди! Чёртова кукла! Что дедушка принёс! Никак не загонишь-то его! Вот клюшку я твою об колено – хлоп – а новую не куплю!

Но я свою прабабушку всё равно очень люблю. Когда к нам первый раз приходила Фарафонова (это мой участковый врач), она меня увидела и говорит:

– Ой, какая хорошенькая девочка!

А я-то — в юбке, в платке и в кофточке, в общем, во всем Наташином.

-Я не девочка! – гордо отвечаю я.

– А кто ж ты, мальчик?

Не девочка я и не мальчик! Я бабушка Наташа и мне 75 лет!

Тут Фарафонова уже без улыбки объясняет моей бабушке Тоне, что нельзя разрешать мне ходить в юбке, потому что я привыкну и вообще могут быть нарушения психики, а бабушка Тоня с сожалением констатирует в ответ, что запретить мне это нельзя и что если б только юбка, а то ведь и кастрюли все я у Наташи отобрал, и лекарства пью как она от давления, от кружения и от сердца… ( Но я пью, конечно, не настоящие таблетки, а горошки, конфеты такие, и в глаза тоже капаю не капли, а просто воду).

А уж Наташа-то меня любит и того пуще. Наряжаться она в меня не наряжается, но как-то вечером привела велосипед “Орлёнок”. У меня был “Школьник”, и она знала, что я мечтаю о велосипеде побольше.

Вот, заходит с велосипедом:

– Ну, по лестнице еле допёрла!

На шум выходит с кухни бабушка Тоня:

– Это ещё что?

– Да вот, возле военторга шла, смотрю – стоить. Полчаса, час – стоить, никто не подходит. Для Сережки взяла.

– Мам, – укоризненно—спокойно говорит бабушка Тоня, – ну ты совсем очумела. Кто-то ж его оставил, будет искать. Ты уже вот сама не знаешь, что ещё придумать. Сейчас же назад отвези.

И обиженная Наташа идёт возвращать велосипед. Жаль. У меня мог бы быть “Орлёнок”!