Старый Олеш
Габова Елена — Старый Олеш
Страшный сон приснился Серёже: старый Олеш протягивал к нему дрожащую руку и никак не мог дотянуться. Из глаз старика катились слёзы, губы кривились и хотели что-то произнести.
– Дедушка Олеш, я тебя не боюсь! – испуганно крикнул Серёжа и проснулся.
Он ещё долго лежал, зажмурившись. А если и правда Олеш стоит у кровати?..
«Я же хотел перед ним извиниться!» – вспомнил Серёжа и открыл глаза.
Была белая северная ночь. В распахнутом окне сражалась с ветром занавеска. Серёжа отодвинул её, чтобы закрыть окно, и чуть не вскрикнул: он увидел, как на скамейке перед своим дряхлым, врастающим в землю домом как-то странно сидит Олеш. Голова его запрокинута назад, на тёмную бревенчатую стену, словно дом, ровесник Олеша, принял старика на свою грудь.
Догадка пострашнее сна кольнула Серёжу в сердце.
У него не хватило духу громко позвать маму. Дрожа всем телом, он осторожно спустил ноги с кровати и босиком побежал в ту комнату, где она спала.
– Мам, мама!– Серёжа потряс её за плечо.
– Что случилось, сынок? – мать подняла с подушки растрепанную голову.
– Там… там Олеш умер! – отчаянно прошептал Серёжа.
Мать взглянула в окно, охнула и начала суетливо одеваться.
Серёжа вернулся в свою комнату, с головой забрался под одеяло и заплакал.
В смерти Олеша он чувствовал виноватым себя.
Никто из ребят ничего не знал о прежней жизни старика. Никто даже из взрослых не мог сказать, сколько Олешу лет. Сам он уже лет двадцать не разговаривал. Непонятно было – то ли не мог, то ли не хотел. Самые старые старики в посёлке говорили, что когда они родились, Олеш уже был взрослым.
В углах глаз старика ветвилось два дерева морщинок. Их зимние вершины спускались на впалые щёки и соединялись с другими вершинами – их на лице старика целый лес. Маленькие голубые глазки напоминали болотца – большие и ясные озёра заросли тиной и ряской.
Олеш жил один. Просыпался рано, до солнца, опираясь на палку, выходил на улицу. Медленно передвигая ноги в стареньких валенках, шёл к широкой скамье, сработанной им самим в давние-давние годы. Много лет это был его единственный путь – от дома к скамье и обратно. По-стариковски осторожно садился, клал скрещенные руки на палку, воткнутую в землю между коленями, и замирал. В это время он напоминал чучело большой, неизвестной птицы.
За Олешем ухаживала его дальняя родственница Зинаида. Три раза в неделю она приходила к старику готовить еду и подметала пол. Старика она побаивалась. Мало того, что ни слова не говорил, ещё и смотрел на неё странно, жалостно, словно молил о чём-то.
– Что, дедушка? – заботливо спрашивала Зинаида.
Старик молчал, а взгляд его говорил что-то очень важное.
Серёжа вспомнил, когда соседская трёхлетняя Танюшка начинала плакать, мать сердито пугала:
– Не перестанешь, сейчас Олеша позову!
Танюшка замолкала. Наверно, и других детей пугали стариком, потому что даже самые смелые мальчишки боялись его.
Вчера днём веснушчатый Лёвка Огнев сказал Серёже:
– Знаешь, почему все Олеша боятся? Да он колдун! А я вот колдунов не боюсь!
Чтобы доказать это, он бросил в старика палкой. Палка несколько раз перевернулась в воздухе и упала к ногам Олеша. Тот не шелохнулся.
– Эх ты! – сказал Серёжа. – Жрабрец-удалец палками швыряться! А ты вот так докажи: подойди к Олешу и постой около, пока я не досчитаю до ста. Идёт?
– Ишь, хитрый какой, – сощурился Левка. – Сам, небось, ни за что не пойдёшь!
– Я не пойду? – закричал Серёжа. – Я не пойду? Я, между прочим, палками не кидался!
– Ты трус! Ты, Серый, трус!
– Я трус?
Серёжа возмутился и решительно направился к Олешу. Внутри у него всё холодело от страха, но повернуть назад было нельзя: конопатый обсмеёт, проходу не даст.
Серёжа подошел близко к Олешу и нарочно громко, чтобы Лёвка слышал, сказал:
– Здравствуй, дед, сто семьдесят лет!
Старик услышал. Медленно поднял голову и увидел Серёжу. Олеш смотрел прямо на него, а мальчику казалось, что стариковский взгляд скользит мимо. Он обернулся, чтобы проследить за взглядом старика, а заодно показать конопатому трусу язык.
В тот же миг Серёжа почувствовал, как холодная старческая рука легла ему на затылок и медленно поползла ко лбу. Серёжа замер. Никогда в жизни он не испытывал ещё такого ужаса, а рука Олеша погладила светловолосую Серёжину голову и легла на своё место, на палку.
«Что же там Лёвка молчит? – думал Серёжа, глядя на старика расширенными от ужаса глазами. – Неужели ещё не досчитал до ста?»
И тут Серёжа увидел, как из глаз Олеша катятся крупные слёзы. Они сползли по руслам морщинок и заблестели в реденькой белой бородке.
– Сто! – крикнул Лёвка, но поражённый Серёжа не мог оторвать глаз от лица старика, по которому в дебрях морщин ползли и ползли блестящие капли.
– Сто! – испуганно заорал Лёвка, удивлённый, что Серёжа не бежит от старика сломя голову. – Сто, Серый, сто!
Внезапная жалость к старику переполнила всего Серёжу, и ком подступил к горлу. Чтобы не разреветься, он резко повернулся и побежал.
Лёвка ждал за забором.
– Ты чего там застрял? – испуганно спросил он. – Я на всякий случай смотри что приготовил. – На Лёвкиной ладони лежал обломок красного кирпича. – Я думал, этот колдун тебя заколдовал!
Серёжа разозлился и изо всех сил толкнул Лёвку. От неожиданности Лёвка упал. Он даже сдачи не дал – так удивился, даже не заорал на Серёжу, только спросил удивленно:
– Рехнулся ты, что ли?
Мрачный, Серёжа пошёл домой. Его дом был напротив избы Олеша. У крыльца оглянулся: старик продолжал смотреть перед собой, словно всё ещё видел Серёжино лицо.
И Серёже очень захотелось вернуться и попросить у старика прощения – и за Лёвкину палку, и за все нелепые страхи перед ним, беспомощным, одиноким.
Но он не вернулся. Лёвки постеснялся.
– Почему я не вернулся, почему? – уткнувшись в подушку, шептал Серёжа сквозь слёзы. – Что мне дурак Лёвка? А теперь Олеш умер, и никогда, никогда не узнает, что я хотел перед ним извиниться.
На дворе зафырчала машина. «Скорая помощь» увозила старика.
Остался дом. Казалось, ещё быстрее он стал врастать в землю, словно спешил вслед за хозяином.
Серёжа не мог глядеть на этот дом.
