Саки (Гектор Хью Мунро, 1870-1914) — Открытая дверь

Меленевская Эвелина — Саки (Гектор Хью Мунро, 1870-1914) — Открытая дверь

Рубрика: Клуб Летучая мышь

– Тётя сейчас отдыхает, мистер Наттел, – с большим достоинством произнесла леди лет пятнадцати от роду, – так что пока вам придётся удовлетвориться моим обществом.

Фрэмтон Наттел умудрился произнести нечто соответствующее случаю, одновременно лестное племяннице и не сбрасывающее со счетов отсутствующую тётку. В мыслях же своих он более чем когда-либо усомнился, что вся эта череда формальных визитов к совершенно чужим людям хоть сколько-нибудь способствует излечению нервного истощения, коего ради он явился в эти края.

– Воображаю себе! – сказала его сестра, когда он сообщил ей, что намерен искать уединения на природе. – Похоронишь себя в глуши, вовсе разучишься разговаривать и расхандришься так, что окончательно заболеешь. Знаешь что, дам-ка я тебе письма ко всем, кого там знаю. Некоторые из них, помнится, весьма славные люди.

Оставалось надеяться, что миссис Сэплтон, к которой Фрэмтон явился сейчас с одним из рекомендательных писем, входит в категорию славных.

– Знакомы ли вы с кем-нибудь здесь в округе? – спросила племянница, решившая, что они уже достаточно помолчали.

– Ни единой души не знаю, – сказал Фрэмтон. – Моя сестра четыре года назад гостила у священника здешнего прихода, она-то и снабдила меня письмами к местному люду. – Последняя фраза прозвучала не без сожаления.

– Так, значит, вы ничего не знаете о моей тёте? – продолжила допрос самоуверенная юная леди.

– Только имя и адрес, – признался Фрэмтон, раздумывая, замужем миссис Сэплтон или вдова. Что-то неопределимое в атмосфере комнаты говорило о присутствии в доме мужчин.

– Страшная трагедия произошла с ней три года назад, – произнесла девица, – уже после того, как ваша сестрица здесь побывала.

– Трагедия? – переспросил Фрэмптон. Этот мирный сельский уголок как-то не вязался с трагедиями.

– Вы, наверно, удивляетесь, почему это мы октябрьским вечером держим дверь в сад открытой, – сказала племянница, указав на большое французское окно до полу, распахнутое на лужайку.

– Да в общем-то, сейчас тепло, для этого времени года, – отозвался Фрэмтон, – или же дверь как-то связана с трагедией?

– Через эту дверь, ровно три года тому назад, ушли на охоту тётин муж и два её младших брата. Отправились на бекасов и не вернулись. Предательская трясина затянула их, когда они пересекали вересковую пустошь. Лето в тот год было ужасно дождливое, знаете ли, и земля, по которой раньше можно было ходить без опаски, превратилась в болото. Их так и не нашли. В этом-то и есть самый ужас… – Тут юный голосок утратил свою сугубую категоричность и задрожал, так что в нём проявилось даже что-то вроде бы человеческое. – Бедняжка тётя думает, что когда-нибудь они вернутся, а с ними их рыжый спаниель, который тоже тогда сгинул, и войдут через эту дверь, в точности как всегда входили. Вот почему каждый день дверь открыта до самой до темноты. Бедная тётя, она часто рассказывает мне, как они уходили, дядя с его белым дождевиком, перекинутым через руку, Ронни, её младший брат, распевающий «Берти, зачем ты не моя!» (так он её вечно поддразнивал, а она жаловалась, что эта песенка действует ей на нервы). И знаете, порой, как раз такими тихими вечерами, как сегодня, у меня возникает жуткое чувство, что вот-вот они все войдут в эту дверь…

Зябко передёрнув плечами, она умолкла. Фрэмтон испытал облегчение, когда в комнату с вихрем извинений, что так долго приводила себя в порядок, ворвалась тётушка.

– Я надеюсь, Вера не дала вам скучать?

– Отнюдь, – сказал Фрэмтон.

– Надеюсь, вы не против, что у нас распахнута дверь, – оживлённо заговорила миссис Сэплтон. – Дело в том, что с минуты на минуту с охоты вернутся мой муж и братья, а они всегда входят этим путем. Ушли на болото, стрелять бекасов – сейчас явятся, все в грязи, и подумать боюсь, что станется с моими коврами. Что с вами, мужчинами, сделаешь!

И она пошла бойко рассуждать о местных угодьях, сетовать, что маловато птицы, строить прогозы на зимнюю охоту на уток. Фрэмтон слушал с всё возрастающим ужасом. Он предпринял отчаянную, но лишь отчасти удавшуюся попытку перевести разговор на менее жуткую тему; он видел, что хозяйка уделяет ему лишь частицу своего внимания, а глаза её постоянно обращаются, сквозь открытую дверь, на лужайку. Надо же было случиться, чтобы несчастное провидение привело его сюда как раз в трагическую годовщину!

– Доктора в один голос рекомендуют мне полный покой, отсутствие всякого умственного возбуждения и активной физической нагрузки любого вида, – объявил Фрэмтон, разделяющий то довольно-таки распространённое убеждение, что незнакомцы и случайные встречные жаждут в мельчайших подробностях узнать решительно всё про ваши хвори, про причины, их породившие, и про методы их излечения. – Относительно диеты, однако же, они совсем не так единодушны.

– Да? – произнесла было миссис Сэплтон голосом, в который слышался в последнюю секунду подавленный зевок, как вдруг просветлела и изобразила собой живейшее внимание – но отнюдь не к словам Фрэмтона.

– Вот они! Наконец-то! – вскричала она. – Как раз к чаю и, взгляните-ка, измызганы по самые уши!

Вздрогнув, Фрэмтон оборотился к племяннице, намереваясь взглядом выразить ей своё самое сочувственное участие. Но та, не видя его, с немым ужасом во взоре недвижно уставилась на лужайку. Фрэмтона охватило ледяным страхом. Он резко повернулся и посмотрел туда же.

В сгущающемся сумраке три фигуры двигались по лужайке в направлении двери; все они несли под мышкой ружья, а один был дополнительно отягощён белым, накинутым на плечи плащом. Рыжий спаниель устало тащился за ними по пятам. Бесшумно приблизились они к дому, и тут, из полумрака, юношеский хриплый басок затянул: «Скажи мне, Берти, зачем ты не моя?»

Судорожно схватив трость и шляпу, Фрэмтон кинулся вон из дому; дверь в холл, гравиевая дорожка и ворота представили собой этапы его панического отступления. Велосипедисту, ехавшему по дороге, пришлось свернуть в кусты, дабы избежать неминуемого столкновения.

– Вот и мы, дорогая, – войдя в дверь, произнёс обладатель белого дождевика, – все в глине, но она уже почти высохла. А кто это вылетел отсюда, когда мы вошли?

– Весьма странная личность, мистер Наттел, – сказала миссис Сэлтон. – Толковать способен только о своих хворях, а при виде вас и того больше – выскочил, не извинившись, не попрощавшись. Словно столкнулся с призраком.

– Я думаю, дело в спаниеле, – спокойно произнесла племянница. – Он говорил мне, что испытывает ужас перед собаками. Однажды на берегах Ганга стая бездомных собак загнала его на кладбище, и бедняге пришлось провести ночь в свежевыкопанной могиле, в то время как псы сгрудились над самой его головой, скалились и рычали. У кого угодно сдали бы нервы.

Её коньком была романтическая импровизация.